И Бараташвили будто плыл по течению, но в глубине души протестуя, не в силах примириться. Он еще в детстве видел настоящую жизнь крестьянина у своей горийской кормилицы, он и рос в этой среде. И в его душе рождалась, росла злая ирония. Об этом говорят коротенькие, но полные сарказма письма к родственникам.
Дяде Григолу он писал: «У полка сменили командира… У Каплана родился сын, хочет устроить великие крестины… На бакенбарды нашего большого Платона ночью легла кошка и так запутала их, что он никак не может расчесать их…»
Он словно хотел сказать: вот так мы живем, ничего особенного у нас не случается, все по-старому, но именно это страшно!
Ему кажется, что жизнь прожита. Ничего не изменится в ней к лучшему. Все зыбко и неустроенно. Думы тоже не приносят облегчения, скорее наоборот — они нагоняют тоску. В его стихах начинают преобладать мотивы скорби и «вечной печали».
Не напрасно он писал Майко Орбелиани: «Если думаешь, — то о чем, все равно не бесконечны твои думы. Если думаешь получить что-либо, то все равно потеряешь его. Укажи человека, довольного этой жизнью… Лучше похорони красоту души, чистоту сердца… на чужое счастье взирай хладнокровно, гордо и верь, что оно преходяще!..»
И все-таки, казалось, совершенно сокрушенный жизнью поэт находит в себе силы для создания таких шедевров, как «Синий цвет». Изумительной чистотой проникнуто это стихотворение:
Поражает многогранность его мысли, благородство и смелость его образов, музыкальность и нежность его стиха.
Многие считают лучшим стихотворением Н. Бараташвили «Мерани». Романтика пути, вечная тема дороги раскрываются в нем с потрясающей достоверностью. Недаром эти стихи заучивались наизусть, переписывались, читались и читаются с неослабевающим интересом.
Но эти строки не просто романтика, не просто вечная дорога — в них отчетливо слышны искания и надежды, героическая борьба и неудержимый порыв. Герой Бараташвили готов погибнуть в схватке с врагом, если этот подвиг проложит путь грядущим поколениям. В этом весь поэт.
Его творчество положило начало реализму в грузинской поэзии — дороге, по которой пошли Важа Пшавела и Галактион Табидзе. Мир, созданный в стихах Николая Бараташвили, увиден глазами человека широкой души, намного опередившего свою эпоху, человека, познавшего всю горечь современной ему жизни и безгранично верящего в торжество светлого и красивого.
Вот почему его бессмертный Мерани по-прежнему несется в будущее.
О. Романченко
ЯКОБ ГОГЕБАШВИЛИ
Вдоль берега помутневшей, разбушевавшейся Куры, спотыкаясь, бредет человек. Губы его что-то шепчут, широко раскрытые глаза ничего не замечают вокруг. Одет он не по погоде, легко.
Отступают назад, расплываются в сумраке последние домики города, порывы речного ветра мешают идти, но человек борется с ветром, все ускоряет и ускоряет шаг.
Странный незнакомец привлекает внимание юноши, который спокойно возвращается берегом реки к себе домой. Юноша оглядывается, но… человека уже нет на берегу. Не задумываясь, юноша срывает с себя одежду и кидается в кипящие волны, туда, где еще мелькает белый рукав рубашки незнакомца.
И вот они оба снова на берегу. Спасенный лежит без чувств. Кто он? Какое горе привело его сюда?
Юноша осторожно приподнимает голову незнакомца, пытаясь разглядеть лицо, и вскрикивает испуганно:
— Боже мой, да ведь это Якоб!