— Ты мог бы уже проехать полпути до Орегона, — изрек он. — Но рано или поздно ты столкнулся бы с Комусом. В Северном Орегоне и во всем Вашингтоне все идет как обычно.
Я несколько раз глубоко вздохнул. Я старался говорить так же небрежно, как и он.
— Я догадывался, что ты не актер, — пробормотал я.
Теперь было совершенно просто определить его принадлежность к иерархии Комуса. У полицейских есть своего рода общее сходство. Я никогда не знал, является ли это приобретенной или врожденной сущностью, по которой они подходят для службы в полиции Комуса.
— Я зарабатываю себе на жизнь, — ответил он. — Помимо всего прочего, я еще и звукооператор.
Когда он перестал ухмыляться, вежливая меланхолия вернулась к нему. Улыбка явно не была искренней и не задержалась надолго.
— В каждой бродячей труппе есть кто-то из нашего департамента, — отметил он. — Мы следим за порядком и... ну, заботимся обо всем. Мне очень жаль, мистер Рохан, но вам придется вернуться.
Я посмотрел на пистолет и на него. Смогу ли я перехитрить или увернуться от него в сумерках? Он был слишком стар для активной службы. Комус рьяно следит за состоянием полицейских, усердно тренирует их и увольняет, как только рефлексы начинают давать сбой. Я удивился, почему его призвали из отставки. Най, должно быть, действительно скребет по сусекам. Но печальные глаза его были очень спокойны. Я представил себе вежливое сожаление, с которым он нажмет на спусковой крючок. Встретившись со мной взглядом, он махнул пистолетом.
— Сначала вы, мистер Рохан, — проронил он.
Я пожал плечами.
— Как тебя зовут?
— Гатри. Том Гатри.
— Хорошо, Гатри. Я не буду играть в догонялки. Ты слишком стар, чтобы носить форму, но я думаю, что все еще можешь быть быстрее меня. Может, пойдем?
Он снова махнул рукой.
— Сначала вы, — затем его голос слегка понизился. — Мистер Най сказал мне, что разговаривал с вами. — Он говорил так, словно Тед подслушивал нас за соседним деревом. — Было бы очень хорошо, если бы остальные члены труппы не знали о нас с вами больше, чем они должны знать.
— Тогда убери пистолет, — заявил я. — Я тебя понял. Черт с тобой, остаюсь с вами, пока не дождусь лучшего момента, чтобы уйти.
— Мистер Рохан. Подождите. Посмотрите на меня.
Я посмотрел. Нависшая тишина окружила нас сплошной стеной.
— Я старею, мистер Рохан, — промолвил Гатри. — Они вызвали многих из нас обратно, потому что нуждались в нас. Я слишком медлителен для активной службы, но меня учили тому, что человек никогда не забывает, и я прекрасно справляюсь со своей работой. Вы не очень важная часть этого, но я собираюсь держать вас здесь, и вы должны обещать мне, что не собираетесь перехитрить меня. Вы мне верите?
Я немного подождал. Потом согласился:
— Верю.
— Отлично. Ну, вот и все. Мы на опасной территории. Вам это не нравится. Может, и мне тоже, точно не скажу. Но мы делаем нашу работу, общую для обоих. Это означает, что вы должны оставаться достаточно трезвым. Это значит — привести труппу в форму, какой бы второсортной она ни была. Когда из штаба поступают приказы, мы оба их выполняем. Вы теперь часть Комуса, нравится вам это или нет. Мы сможем работать спокойнее, если труппа не будет догадываться, что я полицейский. Но так или иначе, мы в одной упряжке.
Я задумался, чувствуя, как в голове у меня все перемешалось: и прошлые неудачи, и надежды, и страхи по поводу будущего. «Прекрасная мечтательница, пробудись ото сна»[9]. Ладно, у меня нет выбора.
— Пошли, — сказал я.
Глава 6
Я вышел на освещенную костром поляну и с раздражением швырнул сумку на ближайшую скамейку. Настроение было хуже некуда. Я с глубочайшим презрением оглядел лагерь, облизнул губы, глубоко вздохнул и свистнул, призывая актеров к порядку. Некоторые режиссеры используют жестяной свисток. Некоторые кричат. Я громко и повелительно присвистнул.
Головы поднялись рывком. Все взоры обратились на меня. Рыжеволосая дама открывала саморазогревающиеся плоские консервные банки на дальнем столе и расставляла их в ряд для ужина. Девушка наполняла ведро из-под крана, ее шелковые кудри разметались, когда она резко повернула голову. За ближайшим столиком двое мужчин склонили головы над листом бумаги, на котором что-то высчитывали. Они тоже инстинктивно подняли головы и недоуменно посмотрели на меня. Только старуха, все еще сидевшая на своем одеяле, не отрывала глаз от маленькой музыкальной шкатулки.
— Хорошо, — произнес я громким властным голосом. — Все на сцену. Давайте начнем репетировать.
Они все глазели на меня. Никто не произнес ни слова, но я заметил, что рыжеволосая женщина слегка подвинулась, чтобы краем глаза следить за мужчиной с тяжелым лицом, который хмуро смотрел на меня со своего места за столом. Я обратил внимание, как она поворачивала лицо, чтобы он всегда был в пределах ее видимости, и у меня было такое чувство, что она постоянно занимала такую позицию, чтобы все время могла за ним присматривать.
9