– А что ты думаешь, Элза? – промолвил Ранд, поворачиваясь от Кореле к другой Айз Седай. – О порче и о том, что сказала Харине?
Круглолицая женщина помолчала, медля с ответом. Она шагала, заложив руки за спину, ее темно-зеленое платье украшала лишь легкая вышивка. Практичный наряд, но скромный для Айз Седай.
– Если милорд Дракон утверждает, что порча отчищена, – осторожно произнесла она, – негоже в этом сомневаться в присутствии других.
Ранд поморщился. Ответ, достойный Айз Седай. Дала она клятву или нет, Элза все равно поступала так, как ей заблагорассудится.
– Мы же обе были там, у Шадар Логота, – сказала Кореле, закатывая глаза. – Мы видели, что ты сделал, Ранд. К тому же я чувствую мужскую половину Силы через узы с Дамером. Она действительно изменилась. Порча исчезла. Это верно, как солнечный свет, хотя по ощущениям направлять мужскую половину все равно что бороться с ураганом.
– Да, – сказала Элза, – но даже будь так, ты должен понимать, как трудно в это поверить другим, милорд Дракон. Во Времена безумия десятилетия ушли на то, чтобы некоторые уяснили, что мужчины Айз Седай обречены сойти с ума. Вероятнее всего, чтобы преодолеть недоверие, укоренившееся в людях так прочно, потребуется еще больше времени.
Ранд стиснул зубы. Дойдя до небольшого холма у лагеря, возле самого вала, он начал взбираться на него; Айз Седай шли следом. Здесь была возведена короткая деревянная платформа – небольшая башня для стрельбы поверх вала.
Ранд остановился на вершине холма, и Девы окружили его. Несколько солдат отсалютовали ему, но юноша едва обратил на них внимание, обводя взглядом салдэйский лагерь с аккуратными рядами палаток.
И это все, что он оставит миру? Порча очищена, но мужчин по-прежнему убивают или изгоняют за то, в чем нет их вины, с чем они ничего поделать не могут. Он привязал к себе большинство стран. Но Ранд хорошо знал, что чем туже затянуть тюк, тем сильнее хлестнет обвязка, когда перережешь веревку. Что будет, когда он умрет? Войны и опустошение, сравнимые с Разломом Мира? В прошлом он не сумел помочь, так как его поглотили безумие и скорбь после смерти Илиены. Удастся ли ему предотвратить нечто подобное на этот раз? Есть ли у него выбор?
Он – та’верен. Узор обвивается и обретает форму вокруг него. Тем не менее, став королем, он очень быстро понял одно: чем больше у тебя власти, тем меньше ты контролируешь собственную жизнь. Долг воистину тяжелее горы; он направлял его руку столь же часто, что и пророчества. Или это одно и то же? Долг и пророчество? Его суть та’верена и его место в истории? Сможет ли он изменить свою жизнь? Будет ли после его ухода мир лучше, не оставит ли он страны и народы израненными, истерзанными и истекающими кровью?
Ранд смотрел на лагерь, на занятых своими делами людей, на лошадей, водивших мордами по земле в поисках зимней травы, которую они еще не успели сжевать до корней. Хотя Ранд приказал армии двигаться налегке, вместе с солдатами шло немало и других людей. Женщины, помогавшие со стряпней и стиркой, кузнецы и подковщики, заботившиеся о лошадях и снаряжении, мальчишки, разносившие послания и обучающиеся владеть оружием. Салдэйя была страной Порубежья, а для народов Пограничных земель битвы занимали привычное место в жизни.
– Иногда я им завидую, – прошептал Ранд.
– Милорд? – спросил Флинн, шагнув ближе.
– Люди в лагере, – ответил Ранд. – Они делают, что им велено, каждый день исполняют приказы. Порой суровые приказы. Но все равно они куда свободнее, чем я.
– Чем вы, милорд? – сказал Флинн, потирая обветренную щеку узловатым пальцем. – Вы – самый могущественный человек из ныне живущих! Вы – та’верен. Подумать только, даже Узор подчиняется вашей воле!
Ранд покачал головой:
– Все не так, Флинн. Все эти люди… любой из них может сесть на лошадь и ускакать отсюда. Сбежать, если им вздумается. Оставить битву другим.
– В жизни я знавал нескольких салдэйцев, милорд, – заметил Флинн. – Прошу прощения, но сомневаюсь, чтобы кто-то из них так поступил.
– Но они могли бы, – сказал Ранд. – У них есть такая возможность. Каковы бы ни были законы и клятвы, они свободны. А я… Мне кажется, что я могу поступать, как мне хочется, но связан я так крепко, что путы врезаются в мою плоть. Моя власть и влияние бессильны перед судьбой. Моя свобода – всего лишь иллюзия, Флинн. И поэтому я завидую им. Иногда.
Флинн заложил руки за спину, явно не зная, что ответить.
«Мы все делаем то, что должны, – всплыл в памяти Ранда голос Морейн. – Как велит Узор. У некоторых свободы меньше, чем у других. И нет разницы, сами мы выбираем или оказываемся избраны. Что должно быть, то обязательно случится».