Под ногами мокро чавкало, сквозь мох проступала черная торфяная вода. Сашка Краевский дважды проваливался по пояс и с трудом выкарабкивался, хватаясь за ломкие ветки и с хлюпом выдирая из трясины онемевшее тело. Правый сапог он давно потерял, засосало болото. Он выбрался на небольшой островок, заросший чахлыми березами и жесткой травой, и свалился без сил. Пропотевшее тело тут же облепили голодные комары, но укусов Сашка не чувствовал. Время, прошедшее после расставания с Рухом, превратилось в сущий кошмар. Успел отвязать только одного коня, второй замотался поводьями в сучьях, а за спиной уже подвывали идущие вслед мертвяки. С дури сунулся напрямик, через лес, и быстренько о том пожалел. Вдумчивость вообще никогда не была сильной Сашкиной стороной. Слава богу быстро опомнился и вернулся обратно, на дорогу к заброшенной деревне и егерям. Вроде крюк, да лучше по торному, чем в чаще плутать. Ну и опять пожалел… Отмахал версты три и наткнулся на всадников: навстречу неспешно рысили с десяток мавок, и Сашка, ничего плохого не чуя, приветливо помахал зеленокожим издалека и тут же получил стрелу в левое плечо. Вторая угодила в шею коню, обезумевшая от боли животина завизжала и бросилась в лес, напролом. Сзади истошно орали мавки на своем птичьем, чирикающем языке, явно бросившись в погоню. На пути мчащегося коня выросла елка, Сашке хлестнуло мохнатой лапой по роже, он вылетел из седла, шмякнулся об землю и кубарем скатился в неглубокий овраг. Хорошо хоть шпагу не потерял. Лежать и жалеть себя было некогда, и Сашка ползком рванулся в заросли папоротника и колючих кустов. Погоня прошла мимо, мавки с дикими криками помчались за раненой лошадью, а Сашка вскочил и кинулся наутек. Понимал ясно: от драных мавок в лесу не уйти, эти твари мышь найдут по следам, но бежал, надеясь непонятно на что. И тут вдруг неожиданно повезло. Лес стих, опустились холодные сумерки, но мавки так и не пришли, о чем Сашка нисколечко не жалел. Он так и не понял, какого дьявола эти суки стали стрелять. Отвара, что ли, своего мухоморного перепились? Ответов он не находил, да особо и не искал, хер ли толку с того? Стрелу давно вырвал, благо засела неглубоко. На память осталась лишь тупая, зудящая боль. Он затаился в мелком ельнике, передохнул, а потом потопал дальше, держа заходящее солнце по левую руку. На что рассчитывал в лесу на ночь глядя, осталось загадкой и для него. Не успел оглянуться, солнышко село, и чащу накрыла непроницаемая, чернильная тьма. Сашка забился в яму под огромными корнями упавшей сосны и до рассвета дрожал и клацал зубами от холода, порой проваливаясь в недолгий, отупляющий сон. В лесу стонало, верещало и выло, едва заметно светились сгнившие пни, в чаще вспыхивали и гасли бледные огоньки. Время остановилось, и, едва мрак посерел, Сашка поспешно двинулся в путь и вышагивал бодро, пока не угодил в эту блядскую топь. Думал пройти краешком, а когда понял, что никакого краешка нет, возвращаться было поздно, обратная дорога затерялась среди мертвых деревьев и ям с протухшей водой. Можно было бы в принципе сдаться и лечь помирать, но Сашка был глупее, чем кажется, и поэтому попер дальше, едва не утоп и выбрался наконец на увитый клочьями ядовитого тумана, покрытый клюквой и белокрыльником островок. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулась болотина без начала и без конца. Сашка свернулся клубком, обнял отцовскую шпагу и немного всплакнул. Ног он не чувствовал, саднили ободранные бока, башка налилась застывшим свинцом. Барон чуть успокоился, утер сопли и слюни разорванным рукавом с промокшим остатком кружева и заорал что было оставшихся сил:
— Эй! Кто-нибудь! Эй! Помогите!
— …ите… ите… ите, — зловещее эхо заметалось среди голого, мертвого леса и затянутых ряской озер.
— Помогите!
Особой надежды Сашка не питал, и тем удивительней, что он вдруг услышал ответ. Откуда-то справа легкий ветерок принес отрывистое «Ау». Неужель показалось? Краевский вскочил на ослабшие ноги, приложил ладони ко рту и прокричал: