— Эй-эй! Эй-эй-эй! Я здесь! Помогите!
— Ау. Ау, — донесся тихий ответ, Сашка обрадовался, подхватил березовую жердь, сунул шпагу под мышку, рухнул в болотину, провалился по колено и попер неизвестно куда.
— Ау! Ау!
Чужой голос то приближался, то отдалялся, насмехаясь или играя, а Сашка упорно лез на него, прекрасно зная то, чему каждого новгородского ребенка учат, едва от мамкиной сиськи отняв — что бы там ни было, никогда не ходи на голос, услышанный на болоте или в лесу, каких бы сокровищ и исполнения всех желаний тот ни обещал. Поддашься зову, и косточки твои никогда не найдут. Сашке было плевать, его охватило то самое безразличие обреченного, когда уже нет разницы, помирать с голодухи или в желудке болотного чудища. Лишь бы все это закончилось поскорей…
— Ау! Ау! — голос звучал все ближе, становясь уверенней и звончей. — Ау!
Сашка заторопился и упал, потеряв слегу и неуклюже барахтаясь в жиже. Ушел с головой, вынырнул отфыркиваясь и снова утоп. Уже вроде смирился с неминучей погибелью и рванулся из последних сил, высунув рожу из смрадной трясины.
— Ну ты это, поменьше хлебай, — сказал вдруг тоненький, скрипучий голос, напоминающий потрескивание сучьев в лесу. — Все одно болото не выпьешь, как ни старайси. И перестань бултыхаться.
— Тону, я тону, — прохрипел Сашка, не видя собеседника. Глаза залило грязной водой, по щеке бежало что-то противное, склизкое.
— Хер ты тонешь. — Неизвестный хихикнул. — Тута по колено тебе, а со страху кажется, будто бездна без дна.
Сашка сконфуженно замер и понял, что и правда, никуда он не тонет, а барахтается в мягком, странно теплом и умиротворяющем иле. Он рывком встал, весь облепленный тиной и водорослями, обтекая потоками вонючей воды. Перед глазами прояснилось, и он увидел в пяти шагах от себя сидящую на кочке невиданную никогда прежде тварюшку: мелкую, чуть повыше человеческого колена, горбатенькую, заросшую лоснящейся шерстью, со вполне человеческими руками и утиными лапками. Рожица приплюснутая, ушки остренькие, глазки крохотные, внимательные и цепкие. Было заметно, что тварюшка напряжена и готова сбежать. Позади нее вздымались к серому утреннему небу зеленые елки. Сашка всхлипнул и снова едва не упал. Вышел, мать твою, вышел, не сгинул, показал дьяволу шиш! От переизбытка чувств он заплясал, хлюпая жижей.
Тварюшка тут же отпрыгнула в сторону.
— Да ты не бойся, — улыбнулся Сашка. — Я тя не хотел напугать. Ты мне аукал?
— Ну я. — Тварюшка на всякий случай сделала еще шажочек назад. — Мимо шел, слышу воет кто-то в болотине. Обычно таковским умертвия балуют, но их-то я издали чую, не спутать, гадин, ни с чем. А тут слышу, человек живой голосит. Ну, думаю, надо помочь.
— Дайка я тебя обниму, дорогой ты мой! — Сашка выдрал ноги из ила, вылез на сухое и раскрыл пошире объятия.
— Не-не, ручищи свои убери. — Тварюшка пружинно скакнула подальше. — Ты бы и без меня вышел, туман бы раздергался, увидел бы бережок. И близко не подходи, боюся тебя.
— А зачем спасал, раз боишься? — удивился Сашка и рухнул в траву. Живой, Господи, живой…
— Ну мало ли, — пожала плечиками тварюшка. — Кто тебя знает. Вас, человеков, не разберешь. Можете в благодарность и башку открутить, случаи бывали.
— Ты кто такой вообще? — спросил Сашка и сел.
— Анчутка я, — сообщила тварюшка. — Балабошкою звать.
— Здравствуй, Балабошка, — кивнул Краевский. — А я Сашка. Спасибо тебе. Я бы тебя отблагодарил, да нет ничего, все потерял, одна только шпага осталась, да ее не отдам. Память.
— Мне и не надо, — отозвался Балабошка. — Только железа и не хватало. Жжет оно нашего брата, никакого спасения нет, хужей железа только проклятое серебро. Не надо мне от тебя ничего. Спас и спас. Тихо, замри.
Анчутка прижал уши к голове, крадучись обошел со спины и вдруг запустил лапку удивленному Сашке за шиворот, тот и опомниться не успел, как острые коготки полоснули по позвоночнику, и Балабошка тут же отскочил, сжимая что-то верткое, зеленое и отвратительное. Со всего маха саданул непонятной хреновиной о дерево и закинул ошметки в кусты.
— Варявка, — пояснил изумленному Сашке анчутка. — В болоте живет, а если кто мимо идет, заползает, дырку проедает до самых кишок и гнездо внутрях вьет. Пакость кака.
— Еще раз спасибо тебе. — Сашка поклонился нечистику. — Второй раз меня спас.
— Я тебя спас, а время придет, может, и меня кто спасет, — смутился анчутка. — Я по случайности тут, ухожу отсюдова навсегда, плохо нынче стало совсем, чудища завелись и Злой ветер дел натворил. Нету места теперь мне в отчем лесу. Свела нас с тобою судьба, человек, а ныне каждый своей стороною пойдет. Вон туда шлепай. — Балабошка указал направление. — Там дорога, а на ней другие человеки, все в жгучем железе и с огненным боем, совсем скоро придут. Я как раз туда шел, увидал их и деру задал. — Анчутка подхватил лежащий в траве узелок. — Прощай, человек.