Десять шагов… Ну давайте, сукины дети… Слизни резко остановились, в замешательстве крутя уродливыми башками, шумно принюхиваясь и возбужденно прищелкивая. Огромные, ничего не выражающие глаза уставились на колдунов. И Рух мог поклясться, что твари в тот момент о чем-то задумались. Они не понимали, они соображали, они силились познать и понять. От орды слизняков отделились четыре самые крупные твари и медленно, подобострастно пришаркивая брюхами по земле, подковыляли к ожидающим колдунам. Некромант с клешней поднял левую руку, и слизняки отшатнулись, взрыкивая и пульсирующе сокращая круглые зубастые рты. Морщинистые, дряблые тела пошли ходуном. Колдун что-то сказал на незнакомом, скрежещущем языке и мягко положил ладонь на голову твари, замершей перед ним. Все надежды на более-менее счастливый исход этой поганой истории рухнули, испарились как дым. Лапы у твари подломились, и она согнулась перед колдуном в подобии неуклюжего поклона, издав глухое горловое ворчание. От колдунов разошлась волна удовлетворения, они наконец-то воссоединились со своими детьми, с теми, кого кровью и смертью призвали в этот испоганенный мир. И теперь этот мир ждало исправление, исцеление, новый, правильный путь. И людям в этом мире места не было, и Бучила, к ужасу своему, понимал правильность этого кошмарного замысла…
Колдун погладил слизняка, словно огромного, уродливого кота, и тот, радостно заворчал, многочисленные лапы затопали по земле. Слизняк вытянул шею, будто пытаясь приластиться, и вдруг вцепился зубищами колдуну прямо в лицо. Иномирной твари было плевать на грандиозный, ошеломляющий, тщательно продуманный план. Она была голодна и собиралась отужинать, попутно запустив в кого-нибудь порцию свежеоплодотворенных яиц. Щелкнули круглые челюсти, брызнула гнойно-белесая кровь, и тут же, словно по неслышной команде, орда слизней рванулась в атаку. Тварь, цапнувшая колдуна, тряхнула башкой, раздался треск разрываемой плоти, и некромант завалился назад, лишившись половины лица. Он нелепо взмахнул уродливой клешней и упал. Все уложилось в долю мгновения. Твари уже накинулись на второго колдуна, тот успел душераздирающе заорать, и крик превратился в сипение, в него вцепились сразу две твари, одна в правое бедро, вторая в левое плечо, тонкие и острые передние лапы с хрустом вошли колдуну в грудь и живот, проколов тщедушное тело насквозь. Мертвецы из числа порождений Торошинки и Покровского монастыря кинулись на защиту хозяев, размахивая костяными клинками, и тут же исчезли, сметенные волной сотен обезумевших слизняков. Некромант, сцапанный слизняками, был разорван почти пополам, плоть посередине груди разошлась под рывками мощных зубов, и из раны с хлюпаньем полезли кости и витки черных кишок. Он, подыхая, отрывисто завопил, взмахнул рукой и всем телом испустил десяток мерцающих угольно-алых искрящих лучей. Большинство лучей хлестнули саженей на двадцать вперед, протыкая слизней и превращая их в истлевшие, пустые, иссохшие коконы. Несколько лучей вышли по бокам и назад, угодив по своим, пронзая мертвое мясо. Заложные, угодившие под заклятие колдуна, затвердели и развалились в дымящиеся куски. Твари, рвущие колдуна, умерли, и он упал прямо на них, вытянул тощую, когтистую руку и исчез под массой других несущихся слизняков.
Руха качнуло, он согнулся и подавился сухим кашлем, выворачивающим наружу нутро. Невидимые веревочки, на которых он танцевал нелепой марионеткой обезумевших колдунов, порвались, и он с ликованием понял, что свободен и привязи нет. Еб твою мать… Радоваться было некогда, он оказался аккурат посередине между армией заложных и ордой слизняков. Слизняки видели перед собой угрозу и гору сладкого подгнившего мяса, а заложные — созданий из плоти и крови, и мертвый мозг подсказывал, что всякого живого надо убить, не разбирая, человека или чудовище, исторгнутое порталом хрен знает из какой мрачной и засратой бездны. Смерть колдунов заставила их на мгновение растеряться, но это сразу прошло. Слизняки врубились в неровный строй мертвецов с треском и хлюпаньем, во все стороны полетели оторванные руки и головы. И Бучила знал, кто тут победит. Милые его сердцу восставшие мертвяки были совершенно бессильны против тяжеленных туш, зубов и острых, протыкающих и разрывающих лап. Одна надежда была на сотню здоровенных ублюдков, но стоять и смотреть, кто из сучар одержит верх, у Руха желания не было. Со всех сторон зажатый бредущими мертвяками, он задергался, закрутился и выскользнул на свободный от гниющих товарищей пятачок.
— Куда, блядь, — прорычал он и ухватил ковыляющего в самую гущу сечи Захара за шкиряк. — Вояка выискался. А ну-ка, за мной.