— Рехнулась, — вынес очевидный вердикт Бучила. — Оно и немудрено. Живешь себе на всем готовом, горя не ведаешь, помыкаешь послушницами как вздумается, а тут херак, окружающий мир является во всей красоте.
— Баба, чего с нее взять? — пожал могучими плечами Безнос. — С виду чистая, никакой заразы вроде нет. Ситул, забирай ее и тащи к нашим, там внимательно осмотреть и наблюдать. Лучше свяжите на всякий случай.
— А чего он? — возмутился Чекан. — Негоже нехристя со святой сестрой отправлять, мало ли что. Командир, давай я.
На точеном лице маэва мелькнула улыбка.
— Ага, ищи дурака, — фыркнул Захар. — Чтобы я тебе бабу полуголую доверил? Да ни в жисть. Думаешь, башку мне отбили, и я забыл, чего ты два года назад в Бежецке учудил?
— Злопамятный ты, — обиделся Чекан. — А я, между прочим, с той поры раскаялся и на путь исправления встал.
— Горбатого могила исправит, — погрозил пальцем Захар. — Ситул, делай. Обратно не возвращайся, мы задерживаться не станем. С богом.
— Нету Бога, нету, — очнулась монашка. — А Сатана есть, я видела, видела…
— Да-да, там расскажешь всесвятошам, они тебя выслушают, — поддакнул Захар.
— Подожди, — остановил сотника Рух. — Сестра, эй, фшить, — он присвистнул и щелкнул пальцами у монашки перед застывшим лицом. — Сколько вас в обители было?
— Двадцать четыре сестры, — монахиня неожиданно оказалась готова к сотрудничеству и перестала завывать про Сатану.
— Пф, всего-то, — фыркнул Чекан. — Па-адумаешь, экая невидаль, справимся.
— И послушниц сто одиннадцать душ, — добавила монахиня.
— Хр, — Чекан подавился, подхрюкнув на зависть иному поросю.
— Ну естественно, разве могло все пойти хорошо? — не удивился Бучила. — Возле Торошинки в лесу с полсотни шатаются и здесь больше роты сидят. Час от часу не легче.
— Служба такая, — глухо отозвался Безнос. — Ситул, уводи. А мы дальше прогуляться пойдем.
Ситул рывком вздернул монашку на подгибающиеся ноги и потащил обратным путем. Едва скрылись из виду, стенания и плач резко оборвались. Маэв, по понятным причинам, предпочитал сохранить тишину…
Дом покинули через черный ход, оставив за спиной пустые кельи и засохшую кровь. Притихшие, взвинченные и порядком напуганные, быстрой перебежкой подобрались к храму. Паперть была сплошь испоганена багровыми подтеками. Резные, оббитые металлом двери оказались приоткрыты, и Рух, на правах единственного способного различить хоть что-то в любой темноте, одним глазом заглянул в храмовое нутро. Из серой расплывчатой дымки в ночном зрении медленно проявлялись смутные, будоражащие воображение очертания арок, притвора, нефа и толстых колонн. Мутный, болезненный счет сочился из-под купола рваными лохмами и истаивал, попадая в хищную, кромешную темноту, захватившую храм. И в этом мраке перед иконостасом, на площадке, способной вместить сотню молящихся, зарождалась противоестественная, мерзкая жизнь. Хлюпая, разлагаясь, истекая гноем, отращивая уродливые щупальца, клешни, опухоли и костяные наросты полусаженной длины. Копошащееся, стонущее месиво высотой по пояс взрослому человеку. Запах ладана, обычно до краев наполняющий церковь, ощущался слабо и отдаленно, стократно перебитый липкой гнилостной вонью.
— Уходим, и быстро, — внезапно охрипнув, сказал Бучила.
— Чего там? — спросил Безнос.
— Ни хера хорошего. Полным-полна коробушка отборным дерьмом. Все мертвяки местные сползлись и заново поднимаются, как та мразота из часовни.
— Много? — напрягся Безнос.
— До ебеной матери. И еще сверху того. Сука, никогда мне каменные церкви не нравились. Придумали тоже. Была бы как раньше, деревянная, сеном бы обложить да поджечь. А теперь?
— Пороху пудов пять заложить и рвануть, — мечтательно причмокнул Захар.
— А ты, оказывается, умный мужик, — восхитился Бучила.
— Ага, мне бы в Сенате заседать, законы на погибель народу выдумывать, — помрачнел Захар. — Чекан, сколько пороху у нас?
— Фунтов двадцать, — без раздумий отозвался Чекан. — Большого запаса отродясь не возили.
— Ну вот, ступеньки на паперти покорябаем, — вздохнул Безнос. — Может, даже петлю дверную погнем. Ладно, валим отсюда, сейчас с ребятами порешаем, как дальше быть.
Обратно как на крыльях летели, и более-менее в безопасности Рух почувствовал себя, только оказавшись по ту сторону монастырской стены. Мужики-обозники и Лесная стража встретили возбужденным гомоном. Ситула с монашкой видно не было.