— Там лежит, — кивнул Бучила.
— Упокой Господь душу раба твоего, — перекрестился Кондрат. — За нас сгинул.
— Похороните его, — глухо обронил Захар. — Как полагается.
— Не сумлевайся, — побожился Кондрат. — Все сделаем, батюшку привезем, панихиду справим, поминки. Ждем на поминки, стал быть.
— На поминках будем, — отозвался Захар и медленно пошел к деревенским воротам, еще не зная, что на поминки Грача они не придут. Не успеют, не смогут, не захотят. Ни на чужие, ни на свои…
Глава 9
Немного научности
— Вот этим путем вернее всего, — доложил Ситул, осадив лошадь на перекрестке с огромным, развесистым дубом. — Туда в Волочек, а туда — как раз где небо горело огнем.
— Может, все ж в Волочек? — попытался быть голосом разума Рух. — Пускай там большие люди решают, как дальше быть.
Дорога, ведущая на север, доверия не внушала — заброшенная, малоезженая, поросшая кустами и сорной травой. На таких дорогах всякие гадкие вещи случаются. Небо над местом взрыва светилось алым пятном с обвисшими, разодранными краями, раскинувшимся на несколько верст. И до его границы осталось совсем ничего.
— Пф, испугался, упырь? — фыркнула Илецкая.
— Ага, трусоват я, и того не скрываю, — согласился Бучила. — Оттого шкуру в целости и таскаю почитай сотню лет. И я не настаиваю, решили самоубиться, так я только за.
— В Волочке нам делать нечего, — сказал Захар. — Никто там ничего не решит, утонем в запросах, бумагах и совещаниях. Разведаем, что там полыхнуло, а там уже хер к носу прикинем.
— К твоему? — поддел Рух.
— А хоть бы и к моему. — Захар дернул поводья, направив коня на лесную дорогу.
— Я тебя защищу, бедный, несчастный упырь, — медовым голосом пропела Илецкая.
— Видал я таких защитников, — отмахнулся Бучила.
— Как ты такой боязливый в Заступы пошел?
— Нужда заставила. И не боязливый я вовсе, просто опасливый.
— Опасливые дома сидят, за бабьими юбками прячутся.
— Херачутся. Когда подыхать будете, вспомните и перекресток этот, и слова мои умные.
Едущий первым Ситул остановил коня и наклонился в седле, пристально рассматривая что-то под копытами. И сказал:
— Тут кто-то перед нами проехал. Кони и повозка, может быть, две.
— Купцы, а может, крестьяне на сенокос, — предположил Захар. — Места тут не особо людные, но деревеньки встречаются.
— Скоро узнаем, — отозвался Ситул. — Далеко они не ушли.
И не ошибся, и получаса не прошло, как за изгибом дороги Рух увидел неспешно переваливающийся по ухабам обоз из кареты, телеги и одинокого всадника. Их тоже заметили, засуетились, и обоз остановился, готовясь встречать нежданных попутчиков. И явно не хлебом и солью, на солнце тускло сверкнула сталь.
— Смотреть в оба, — приказал Захар. — Бес знает, кого в такую глушь занесло.
Егеря забряцали оружием, готовые абсолютно к любой неожиданности. Навстречу медленным шагом выехал всадник в дорожном камзоле, на вид совсем юный, лет восемнадцати, белокурый, смазливый и какой-то потасканный, словно неделю ночевал под мостом. Одежда грязная, волосы сальные, над левой бровью свежая ссадина. И без сапог. Зато поперек седла лежала неожиданно шикарная шпага с затейливой, отделанной черными самоцветами гардой.
— Наше вам, — крикнул он беззаботно и громко. — Чего надо, любезные?
— Тот же вопрос, — откликнулся Захар. — Лесная стража, Захар Проскуров, четвертый егерский.
— А, ну это меняет дело, — хохотнул юнец и подъехал поближе. — Мое почтение доблестным «Волчьим головам». А я уж подумал, разбойники, больно похожи. Ага, вижу. — Он пристально присмотрелся к открытой шее Безноса, обернулся и крикнул своим: — Отбой тревожности! Это «Волчьи бошки»! Пор-р-рядок! Отставить пачкать портки!
Из обоза ответили неразборчиво и, видимо, матом.
— Господа, разрешите представиться, барон Александр Петрович Краевский, — слегка поклонился юнец. — Ветреный сын благочестивого батюшки, наследник огромного состояния, любитель женщин, вина и приключений. О, прекрасная дама, весьма удивлен.
— Ольга Илецкая. — Колдунья скромно потупилась.
— Вы великолепны, сударыня. Не желаете, ночью почитаю стихи? Звезды, романтика, всякое такое.
— С удовольствием, барон. — Ольга кокетливо поправила шляпку.
— А тебе не буду читать, — сказал Краевский Руху, дохнув таким перегаром, что помутилось в глазах. — Зыркаешь, аж дрожь берет.
— Рылом не вышел? — усмехнулся Бучила. Молодой барон ему определенно понравился. Далеко пойдет. А может, не далеко. — Я, между прочим, вурдалак, Рухом Бучилой зовусь, мне положено зыркать, как старая дева на пьяного молодца.