— А я предупреждал, — позлорадствовал Рух. — Вот, гляньте, кто поумнее оттуда бежит, а мы, дураки, сами на неприятность идем.
— Мы не скотина безмозглая, — возразил Захар. — Мы Лесная стража и исполняем свой долг. Кто не из наших и не связан присягой, может идти.
— Ага. Затащил к черту на кулички, а теперь, видишь ли, кто хочет, может идти. — Рух с трудом вскарабкался в седло сохраненной бароном кобылы. — Нет уж, хер тебе, я теперь из принципа дальше пойду, чтобы, как начнем помирать, я те высказал, чего думаю по этому поводу.
— Выскажешь, — согласился Захар и тронул коня, увлекая отряд навстречу опасности, затаившейся в притихших, омертвевших лесах. Саженей через сто компания въехала под клубящийся над головой край алого пятна. Они пересекли границу, за которой, казалось, обратного пути уже не было. Рух инстинктивно готовился к гадостям, но ничего особенного не произошло. Заехали и заехали. Небо расслоилось и покрылось едва заметными белесыми трещинами, стало чуть темней, солнечный свет преломлялся в алом пятне и отбрасывал жуткие, искривленные тени.
Убегающих животных становилось все меньше, пока поток четвероногих совсем не иссяк. Звуки пропали, ни треска веток, ни шороха, ни кукушек, ни дятлов, ни гудящих над цветами шмелей, никакой обычной лесной суеты, только ветер настороженно шептал в верхушках столетних елей. Ветер говорил. Ветер предупреждал… Отмахали примерно с версту, и Ситул, по обыкновению ехавший впереди, замер, жеребец под ним коротко, недовольно всхрапнул.
Рух подъехал к маэву сразу вслед за Захаром и удивленно присвистнул. Причина остановки была, так сказать, налицо. Впереди на дороге валялись мертвые птицы. Сойки, а может, дрозды, кто его разберет. Десятки тушек устилали колеи, обочины и заросли по обе стороны лесного пути. Бучила нагнулся в седле, пристально всмотрелся и не увидел ни крови, ни ран. Перья чистые, чуть взъерошенные, клювы приоткрытые, в мутных глазах уже копошились деловитые муравьи.
— Целая стая, — сказал Ситул. — Как летели, так и упали.
— Вспышка сбила, — выразил общую мысль Захар. — Поехали.
Под копытами и колесами захрустели тонкие кости. Карета чуть задержалась, из нее выскочил недовольный Борис Андреевич, схватил несколько тушек и запрыгнул обратно. Вот она наука, как она есть, собираешь всякую гадость, копаешься в ней, а потом книжечку умную пишешь. И все одно не поверит никто…
Еще через два изгиба узкого тракта они увидели дождь. Ну как дождь… Ни черта и не дождь. Недалеко от дороги на землю отвесно лилась вода. С неба, на котором не было ни туч, ни путевого облака. Средненький такой дождичек, накрывающий кусок леса размером примерно сто саженей на сто. Дальше мерцали и переливались на солнце еще три таких же потока. Небо словно прохудилось и порвалось.
— Грибной, сука, — глупо пошутил Рух.
— Все веселей и веселей, — хмуро усмехнулся Захар.
— Франц Ильич, тут по вашей части! — заорал Сашка.
— Что случилось? — Из кареты высунулась голова профессора. — Ох, батюшки!
Франц Ильич всплеснул руками и бодро засеменил к странному дождику, продираясь сквозь заросли молодого рябинника. Когда Рух догнал профессора, тот уже прохлюпал по мокрому, запустил руку в поток, набрал пригоршню, втянул губами и смаковал, перекатывая жидкость между щеками, с совершенно блаженным выражением на лице. От падающей воды шла приятная, освежающая прохлада.
— Нормально все с башкой-то, профессор? — поинтересовался Рух, так и не осмелившись подойти ближе. Очень не хотелось попасть под искрящие на мутном солнышке брызги.
Вересаев сглотнул, утер губы ладонью и сказал:
— Вода, обычная вода. Попробуйте сами.
— Нет уж, увольте, — отстранился Бучила. — Знавал я одного мужика, так он тоже водички непонятной хлебнул и вместо рук щупальца пупырчатые отрастил. А из задницы хвост. Но, кстати, особо и не расстроился, раньше голытьбой был, а теперь с цирком уродов катается, зашибает неплохую деньгу.
— Щупальца, хвост, — машинально повторил профессор. — Нет-нет, простая вода. Холодная, челюсти ломит.
— Ну лишь бы вам было хорошо, — умилился Рух. — Что думаете, чудо Господне или происки Дьявола?
— Последствия магического возмущения, — отозвался профессор. — Законы физики нарушаются, природа сходит с ума, даже время может замедлиться, ускориться и обратиться вспять. Возможно все. Большинство аномалий быстротечны, но некоторые существуют годы и даже века. Пагуба оставила массу подобных следов. Те же Очи Сатаны и серный фонтан под Парижем, Самарский кратер с рассадником чуждой растительности и Море призраков на Балтике. Примеров масса, и почти все они уникальны.