— Магия до добра не доводит, — хмыкнул Бучила.
— Отреченная и бесконтрольная — несомненно, — согласился Вересаев и с огромным сожалением оторвался от потока, направившись обратно к карете. — Оттого наша задача обуздать эту силу и поставить на службу прогрессу и человечеству.
— Хреново пока получается, — сказал Бучила. — Придумали только друг дружку колдовством изводить. А, ну еще бабка Ефросинья у меня на селе от мужской слабости заговаривает с гарантией. Вот это полезное дело.
— Полезное, — согласился профессор. — Помяните мое слово, пройдет еще сотня лет, и мир изменится, колдовство будет служить людям. Целиком и безраздельно. Оттого, если честно, я вам немножко завидую. Вы будете свидетелем этого, сударь мой Рух.
— Да не приведи бог, — отмахнулся Бучила. — Хотя, чего говорить, поживем — увидим. Вернее, поживу — увижу. Что тоже под сомнением ввиду последних событий. Всяких там полыханий и дождиков из ниоткуда и в никуда. Надеюсь, это был последний поганый сюрприз.
Ну и ошибся, конечно. Не успели чертовы дождики толком скрыться из виду, как чудеса посыпались как из драного решета. В лесу стали появляться небольшие участки с пожелтевшими, паршивыми елками. Деревья были еще живые, но зеленая хвоя стремительно, прямо на глазах становилась рыжей и опадала. Из свежих ссадин на коре вперемешку с янтарной смолой лился жидкий, дурно пахнущий сок. Небеса переливались разными оттенками алого, порой озаряясь едва заметными вспышками и выпуская к земле извилистые туманные струйки. Во лбу вдруг появилась легкая, зудящая боль.
Дважды на пути попадались выжженные пятна, внутри которых в медленном вихре кружились пепел и мелкие угольки. Встречались длинные полосы невесть каким макаром вспаханной почвы, сплетающиеся в затейливые узлы. Вывернутая наизнанку земля посерела, став похожей на высохший прах. Не было ни животных, ни птиц. Из зарослей временами доносились надрывные вопли и протяжные стоны, полные боли и затаенной тоски. Слабый ветер приносил то обычный лесной запах грибницы и прелой листвы, то отвратительное падальное зловоние.
А потом появился медведь… Слева в чаще оглушительно затрещало, кусты пошли ходуном, и на краю небольшой поляны возникла огромная бурая туша. Косолапый выбрался из леса и остановился, уставившись на людей черными бусинами матовых глаз. Что-то в нем было неправильно, что-то не так, но рассмотреть Рух не успел. Медведь издал протяжный, плаксивый рев и вперевалку затрусил к обозу. Ударили хлесткие, громкие выстрелы, егеря принялись палить прямо с седел, округу заволок едкий пороховой дым. И когда он рассеялся, медведь ничком валялся саженях в десяти от дороги, уткнувшись мордой в траву.
— Ого, огромный какой! — донесся восторженный голос барона Краевского. — У меня папенька обожает охоту на михайлов потапычей, все жду, когда какой его задерет.
— Шкуру бы снять, — сказал кто-то из егерей.
— Да она паршивая по началу лета, отрепья одни.
— Это да.
— Николе и такая пойдет, он не из благородных.
— Ох, блядь…
Егеря окружили добычу, и задорные возгласы тут же утихли. Бучила раздвинул толпу плечом и почувствовал слабость в ногах. Дохлый медведь был похож на обычного дохлого медведя, если бы не ряд примечательных странностей. Мех на заднице и задних лапах свисал неряшливыми, рваными лохмами, отслоившись вместе с кожей и обнажив зеленовато-белесую, ноздреватую плоть. В крупных, мокнущих порах извивались сотни тоненьких черных жгутов. От мерзкого, кисло-сладкого трупного запаха слезились глаза.
— Чем дальше в лес, тем больше дров, — сказал застывший рядом Захар, прервав томительную, жуткую тишину.
— Вэар-нэн-тэгери, — Ситул то ли выматерился, то ли прочитал молитву своим странным богам. — Этот зверь осквернен.
— Скверна.
— Точно, она.
— Не может этого быть.
— Да я тебе говорю.
— Назад, все назад.
Бучила инстинктивно отшатнулся. Ну да, для полного счастья вот этого как раз только и не хватало дерьма. Скверна, зараза, принесенная Пагубой и с той поры медленно, но верно пожирающая этот измученный мир, извращая и поглощая все на своем пропитанном кровью пути, начавшемся откуда-то с бескрайних просторов Сибири, где, по рассказам немногочисленных очевидцев, образовались огромные, по сотне верст в диаметре провалы, ведущие прямо в огненный ад. Их нарекли Очами Сатаны. И из Очей пришла Скверна, болезнь, а может, проклятие, ученые сломали тысячи копий в поисках ответа, но так ни к чему не пришли. Скверна, касаясь живого, вызывала кошмарные изменения: люди, животные и растения сливались воедино, разлагались и принимали новые формы, покрывались опухолями и язвами, отращивали лишние конечности, щупальца, рога, глаза и шипы, превращаясь в одержимых жаждой крови чудовищ. Одни за пару дней, другие за несколько лет, все зависело от силы заражения и особенностей отдельного организма. Исход в любом случае был только один, лекарство так и не было найдено, несмотря на все усилия колдунов и врачей. Сто лет назад смертельная зараза перевалила через Урал, подступив вплотную к границам Новгородской республики, и остановить ее с грехом пополам смогли, только отдав весь правый берег Северной Двины. Ну как остановить, Скверна уперлась в Плети и дальше отчего-то не пошла, потихонечку опустошая окрестности Сольвычегодска, который удалось отстоять, только предав огню тайгу вокруг города, вместе с несколькими зараженными деревнями и сотнями беженцев. Места те отныне дурную славу имеют и зовутся Мертвая Гарь. С той поры Скверна замерла, неспешно переваривая то, что успела сожрать, и уж точно так далеко на западе ее никто не встречал. Ну вот до этого поганого дня.