— Угораздило, — поежился Захар. — Как раз по Гниловею скучал. Чекан, помнишь тот случай возле Ярыньки?
— Рад бы забыть, — ухмыльнулся Чекан. — Мы тогда заросли вдоль речки прочесывали, и Гниловеем накрыло. Васька Белоусов, Федька Клыга и Кузьма Недород в четырех шагах правее стояли и прямо у меня на глазах как свечки, из говна слепленные, оплыли, хер поймешь, где руки, где ноги. Шкура слезла, кости вывернуло, Ваське пищаль прямо в ладони вросла. Стоит, орать, наверное, хочет, а рта-то нет. Ох и натерпелись страху тогда.
— Мишку Гиршина самым краем задело, — кивнул Захар. — Из плеча тут же мох черный начал расти и ветки корявые, голые. Ну я сразу его и того… — сотник замолчал.
— Ужасающе, — поежился профессор. — При этом, полагаю, вам хорошо известно, что, согласно директиве, всех пораженных Гниловеем следует изолировать и ждать специальной команды для эвакуации.
— Конечно, известно, — согласился Захар. — Только директивой этой подтереться да выкинуть. Я бы посмотрел на того умника, который придумал такое дерьмо.
— Я был среди авторов, — признался Вересаев и стал как будто еще меньше ростом.
— Ясно. — Захар сплюнул в траву. — И много вам гниловейных доставили?
— На данный момент ни одного, — признался профессор.
— Понятно, дураков нет.
— Это все, конечно, интересно, — встрял в разговор Рух. — Но давайте к нашим баранам. Вернее, к медведям. Откуда Черный ветер берется?
— Из ниоткуда родится, из адовой пустоты, — сказал кто-то из егерей.
— Весьма устаревшие сведения, — возразил профессор. — Века этак из позапрошлого. Ныне трудами Венского университета совершенно точным образом установлено, что Черный ветер образуется в местах так называемых Пробоев. Теория множественных миров остается предметом ожесточенных споров, но, на мой взгляд, наиболее обоснована фактами. Представьте, помимо нашего, в пространстве первородного хаоса существуют сотни и тысячи других миров, совершенно не похожих на наш. С другой физикой, с другими законами природы, с другой флорой и фауной. Временами миры сближаются, и образуется Пробой, дыра в пространстве, на некоторое время соединяющая два мира между собой. Вот тут и возникает Черный ветер.
— Вы бы поосторожней, профессор, — предупредил Рух. — Теории всякие заковыристые до добра не доводят. Прихватит вас Консистория и наизнанку вывернет. Быстро забудете про тысячи миров и Пробои свои.
— Я не боюсь, — мягко сказал Вересаев. — Путь науки выстлан телами мучеников, в этом мы похожи с религией. И вы не представляете, насколько я рад оказаться так близко с местом Пробоя. Невиданная, просто невиданная удача.
— Как бы нас эта невиданная удача не трахнула, — не разделил восторга Бучила. — Гниловей такого мог нарожать, в похмельном сне не привидится. Медведь этот только начало. И кстати, голову на отсечение даю, мохнатый к нам за помощью шел. А мы его так…
— Фантазируешь, вурдалак, — отмахнулась Илецкая. — Медведи к тебе уже за помощью ходят. Он нас сожрать хотел, меня-то уж точно, я девушка аппетитная. Черный ветер, кроме уродства, дарит жажду крови неимоверную. Так, профессор?
— Не совсем, сударыня, — мягко возразил Франц Ильич. — Мнение о том, что все пострадавшие от Гниловея крайне агрессивны и опасны для окружающих, ошибочно и давно устарело. Наука знает достаточно случаев, когда пораженные Гниловеем оставались разумны и кротки, как ягнята. К сожалению, всех попавших под Черный ветер принято убивать на месте и без разбора, поэтому ценных экземпляров у нас только два за последние две сотни лет. Один из таковых прожил при Новгородском университете семнадцать лет и умер своей смертью, ни разу никого и пальцем не тронув. Более того, по слухам, на севере, глубоко в лесах, существуют целые поселения искаженных. Что-то на вроде наших лепрозориев, куда стекаются выжившие несчастные со всех концов Новгорода и Руси. Так что не все однозначно. Но в любом случае с нами Лесная стража, бояться абсолютно нечего. Так продолжим наш путь к загадочному эпицентру! Вперед, господа, не будем задерживаться! Во имя науки!
Глава 10
На пути в преисподнюю
Ну и поперли дальше, прямо к дьяволу в пасть, во имя науки, долга и прочей невообразимой херни. Последствия Черного ветра попадались все чаще и чаще. Небо над головой приобретало жуткий фиолетово-багровый оттенок, солнечный свет искажался, размывая горизонт и неприятно покалывая голую кожу. Обвисшие, словно увитые жилками плесени облака висели так низко, что, казалось, еще чуть-чуть и напорются на верхушки елей. Бучила все чаще ловил себя на мысли, что облака движутся отнюдь не по направлению ветра, а по собственной противоестественной прихоти. Лес прорезали полосы свежего бурелома, наваленные вповалку деревья шевелились, стонали и корчились, выпуская черные, лоснящиеся слизью побеги и острые, хищно загнутые шипы. В переплетениях стволов мелькали странные паукообразные тени. Березняк справа от дороги, прежде нежно-зеленый и светлый, пожух, листья опали, береста отслоилась и завилась в тугие комки, тонкие ветви жадно тянулись к всадникам, стволы расперло безобразными опухолями, похожими на беззубые, мокрые рты. Тянуло падалью и кислятиной. Лошади волновались, всхрапывали и пугливо косили глазами. Лесная дорога оставалась единственным более-менее неиспохабленным местом.