— А у тебя планы другие?
— Конечно, другие, — похвастался барон. — Че я, дурак, жизнь свою на крючкотворство спустить? Ученье закончу, как батюшке на Святом Писании обещал, и там гори оно все огнем. В Тайную канцелярию поступлю, я уж сговорился с одним, им хваткие агенты сильно нужны, по миру помотаюсь, людей посмотрю, отечеству послужу.
— Заговоры, шпионаж, звон клинков и прекрасные женщины? — с улыбкой спросил Бучила.
— Ну да, примерно по списку, — кивнул Сашка. — Разве не красота?
— И не пугает, что Тайной канцелярии постоянно агенты нужны? — поддел Рух. — Текучка у них будь здоров. Большая игра требует пешек.
— Да это мелочи, — отмахнулся барон. — С тем же успехом по пьяни замерзну в канаве или от интимной болячки загнусь. Все под богом ходим. Взять кузена моего, Пашку. Малахольненький был, на куколку бледненькую похож, при мамке всегда, да нянька при нем, туда не ходи, туда не ступай, полное сбережение. Двадцать три годика, ни водки, ни женщин не знал, на клавесине натренькивал, вздыхал томно да посредственные стишки сочинял. Прошлой зимой без шарфика на прогулочку вышел, простудился, кровью захаркал и помер. И спрашивается, на хера тогда жил?
— Философский вопрос.
— Вот я и говорю.
В голове обоза началась какая-то суета, и Рух с босоногим бароном поехали посмотреть.
— О, блядство какое, — сообщил молодой егерь в лихо заломленной шапке.
Впереди поперек дороги раскорячился заложный мертвец, медленно водя впавшим носом по сторонам. Гнилой и трухлявый, с ошметками плоти и лохмотьями одежды, налипшими на голых костях. Не свежий, прошлогодний, скорее всего. Раз звери не растащили, значит, закопанный был, пускай и неглубоко. Тати, видать, прихватили на тракте, или с попутчиками чего-то не поделил. На лесных дорогах такое случается. Череп мертвеца ближе к затылку зиял неряшливой, вмятой дырой. Ага, кистенем угостили или обухом топора. Оттого, видать, и не встал, мертвецы, убитые в голову, крайне редко поднимаются, почти никогда. Лежал себе, отдыхал, горя не знал, но Черный ветер иначе решил, пришлось бедняге выкапываться и слоняться по округе черт знает зачем.
— Поехали, чего, мертвяков не видали? — сказал Захар и тронул коня. Заложный сразу засуетился и сделал пару неуверенных, кособоких шагов навстречу. Безнос, проезжая мимо, вытащил ногу из стремени и брезгливо пихнул его сапогом. Мертвец всхлипнул, повалился на обочину и заворочался не в силах подняться. Следующий егерь плюнул на мертвяка. Заложный обиделся и попытался сцапать лошадь за копыта. Промахнулся аршина на полтора, раззадорился неудачей, поднялся на четвереньки, но ручонки предательски подломились, и он ткнулся мордой в траву. Гнилуха сдавленно заскулил, провожая обоз пустыми глазницами, забитыми грязью и еловой хвоей. Чекан сжалился, вытащил саблю, наклонился в седле и раскроил мертвяку пустую башку.
— Сжечь бы его, — мечтательно причмокнула оказавшаяся рядом Илецкая. Колдунья держалась на лошади с выправкой бывалого улана, расслабленно и немножечко подбоченясь.
— Тебе бы только все посжигать, — усмехнулся Рух. — Лес выгорит, и мы вместе с ним. Я, кстати, давно хотел спросить — сами пироманты боятся огня? А то слухи разные ходят.
— Нисколечко не боимся, — подтвердила Илецкая и чуть приподняла вуаль и убрала волосы, открыв правую сторону лица. Рух всецело оценил черную шутку. На месте правого уха колдуньи багровел съежившийся уродливый бугорок. Старые шрамы змеистой волной спускались из-под прически на шею.
— Жуткое дело, — единственное, что смог сказать Рух.
— Цена дара, — пожала плечами Илецкая. — С этим можно только смириться или сойти с ума. Я смирилась. Ну и немножечко сошла с ума. Каждый ожог — напоминание об ошибке. Со временем, возможно, я поддамся твоим вурдалачьим чарам, скину платье, и ты увидишь кое-что поистине отвратительное.
— Да не, спасибо, не надо, — вежливо отказался Рух. — Уж как-нибудь обойдусь. Не люблю отвратительное, очень у меня душа нежная. Как у монашки.
— Я и не сомневалась. — Илецкая вернула вуаль на прежнее место. — Какая еще может быть душа у убийцы?
— По сравнению с тобой я котенок пушистенький. Сколько ты шведов во Пскове сожгла.
— Сотню, может быть, две, — задумалась колдунья. — Это уже после молва приписала мне две тысячи трупов. Людям, знаешь ли, свойственно преувеличивать.
— Знаю, как не знать, — согласился Рух. — Про меня тоже всякое говорят. Например, будто у меня елда до колен.
— Врут? — заинтересовалась Илецкая.