От сомнительного удовольствия лицезреть Захаровы прелести Руха спас вездесущий Ситул. Маэв, уехавший разведкой вперед саженей на тридцать, вернулся и доложил:
— Деревня впереди. Тихо там, и не видать никого. Лес по левой стороне гниет на корню, по правой более-менее.
— Деревня, — рассеянно повторил Захар. — Деревни нам только и не хватало.
Они выбралась из чащи на край огромного поля зеленеющей ржи. Ну как зеленеющей, посевы основательно истерзал Гниловей, намалевав извилистые, широкие полосы. Ростки вершка в два высотой покрылись мерзкой, пенящейся слизью, почернели и скорчились. Обезображенные растения едва заметно шевелились, и Руху стало не по себе. Поврежденные Черным ветром побеги тянулись к живым, стремясь обвить, задавить, удушить. Все это напоминало кошмарный, обрывчатый сон.
В полуверсте, посреди изуродованных полей, на плоском пригорке застыла небольшая деревня: тын, ворота, крест на маковке часовни и с десяток лохматых соломенных крыш. Ни людей, ни собачьего лая, ни дыма из труб.
— Дерюгинка, — сообщил, сверившись с картой, Захар. — Если Гниловеем задело, там уже никого не спасти.
— Задело, тут без вариантов. — Рух указал на затейливые полосы почерневшей ржи. — Вон, следы прямо в тын упираются. Сколько в округе еще деревень?
— Места необжитые, настоящая глухомань. — Захар снова вперился взглядом в карту. — Дальше на север Антиповка в пяти верстах и на западе, в трех верстах, Голодебовка. В остальном лес да болотины.
— Ну хоть это немножечко радует. — Бучила тронул коня. Для полного счастья как раз не хватало большого села или города, попавшего под Гниловей. Как в 1546-м. Тогда Черный ветер разрезал Варшаву напополам, и в воцарившемся хаосе сгинули почти четыре тысячи человек.
Деревенские ворота подтвердили самые поганые и мерзенькие предчувствия. Один из порывов Гниловея ударил аккурат по ним, превратив створки в частое решето. Толстенные дубовые доски вмиг отрухлявели, наполнившись липкой смрадной водой, железные полосы проржавели насквозь. Рух слегка толкнул тесаком, и ворота упали, подняв волну ароматов гниющего дерева, влажной грибницы и могильной земли. Примостившаяся за тыном крохотная сторожка пустовала. На дощатом полу хлюпала и булькала зловонная лужа, полная извивающихся, похожих на волосы, тонких червей.
— Демьян, ты со своими останься, приглядишь от ворот. Остальные за мной, — послышалась команда Захара. Правильное решение, глупо лезть всем вместе в этот нужник.
На первый взгляд казалось, будто деревня заброшена. Избушки перекосились, двери и окна зияли темными жуткими дырами, крыши прохудились, обнажив голые ребра искривленных стропил. И тишина. Зловещая, мертвая, сводящая с ума тишина. Тревожное ощущение зачумленного, пропитанного заразой, совсем недавно вымершего человеческого жилья.
— Как в склепе, — шепнул за спиной Захар.
— В склепах безопасно, как у мамки под юбкой, а вот здесь огромный вопрос. — Рух медленно пошел по улице, готовый палить из пистолей при первой возможности. По сторонам растекались вооруженные до зубов егеря.
— Господи, грязища какая, — брезгливо сказала за спиной Илецкая. Присутствие позади сумасшедшей ветеранши всех возможных войн внушало уверенность. Или не внушало. Хер знает, чего от нее ожидать.
— Барон, бросайте передо мной плащ.
— А у меня нету плаща, — с грустью сообщил Краевский. — Но я могу понести вас, сударыня!
— Убери руки, нахал, чего ты лапаешь? — взвизгнула Илецкая. — Руки, говорю, убери!
— Простите, сударыня, хотел помочь…
— Я тебя сейчас…
— Прекратите балаган, — огрызнулся через плечо Рух. — Нашли время.
— Он меня за сиськи, как потаскуху, хватал, — пожаловалась Илецкая. — И не скажу, будто мне не понравилось, но…
— Да хватит уже, — оскалился Рух, невольно позавидовав храбрости барона Краевского. Это же надо додуматься, живую ведьму без спроса за титьки хватать. Или храбрый, или дурак. И одно другому нисколечко не мешает.
Пахло странно. Не то чтобы неприятно, но… Сладковато, кисло и пряно, будто где-то совсем рядом свалили груду переспелых, лопнувших от сока, буреющих груш. Под ногами чавкала навозная жижа, кишащая странными, прежде невиданными насекомыми с кучей уродливых отростков, атрофированными крыльями и лишними конечностями. Рядом с дорогой расселась громадная облезлая крыса и удивленно разглядывала незваных гостей. Глаза животинки превратились в гроздья черных ягод и свисали с мордочки неряшливой бахромой. Брр, ужас какой… Деревенские домишки оплыли и рассохлись, бревна искривились и треснули, искрошились, сгнили или превратились в камень и матово поблескивающее стекло. За палисадником, словно ни в чем не бывало, прогуливались куры. Этим дурам все нипочем. Перья выпали, обнажив дряблую, покрытую язвами и коростами кожу. Среди шумного гарема гордо вышагивал петух с разорванным животом. Подруги суетились и кудахтали, клюя волочащиеся по грязи и помету кишки. Одна вдруг всполошилась, присела и снесла комок черной слизи с недоразвитым, уродливым цыпленком внутри. Боженька, прости и помилуй, если ты все-таки есть…