Свара в карете все нарастала. Вересаев что-то неразборчиво объяснял, а Погожин противоречил, срываясь на визг.
— Хочешь сказать, нет Сатаны? — прищурился Захар.
— Есть, как не быть? — возразил Рух. — Святое Писание разве будет врать. Тут только вопрос, кто подбивает людей злодейства творить? Если созданы по образу и подобию Божию, то неужели злобен и Бог? А ежели Сатана подбивает, то зачем Бог разрешает ему? А если не Бог и не Сатана, тогда кто?
— Ну и вопросики у тебя, — удивился Захар. — Ты их, упырь, давай кому другому задавай, а я человек простой. За такие вопросики можно, фьить, и пеплом по ветерку улететь. Мне оно надо?
— А как разобраться в природе зла, если не со злодеем поговорить?
— Это я-то злодей?
— Нет, агнец невинный. На московитов в набеги ходил?
— А кто не ходил? — поморщился Безнос. — Служба такая.
— Поди, только солдат убивал, в честном бою.
— Всякое случалось.
— Мне чего из тебя, клещами тянуть? Деревни сжигал?
— Ну сжигал, — еще больше нахмурился Захар.
— Бабы там, наверное, были. Детишки.
— Ну были. — На скулах Безноса заиграли крупные желваки.
— Ты их, конечно, щадил, пряниками сладкими угощал.
— Они враги, — неуверенно отозвался Захар. — А у меня был приказ.
— Вот видишь, — усмехнулся Бучила. — Всяк себя чем-то оправдывает, кто приказом, кто Сатаной. Ни один на моей памяти не признался, что Сатана это он.
— Ты у людей кровь пьешь, — уличил Захар.
— Пью, — кивнул Рух. — И суть не скрываю свою — мерзавец, лиходей и убивца, ни себе, ни людям не вру. Все своей волей грешил, с дьяволом дел не имел, договор не подписывал, беседу не вел. Оттого перед Господом чист.
— Отстань, Бучила, душу не тереби, — буркнул Захар. — Не люблю разговоров заумных таких. Я человек простой, образованием не испорченный, иди вон студентам трахай мозги.
— О, еще одно оправдание в копилочку оправданий, — умилился Рух. — Простой человек. Вроде как спросу меньше, твори что захочу. Есть ли предел человеческому лицемерию?
— Отвали, упырь, христом-богом прошу. — Кулак Захара побелел на рукояти плетки.
— Ударишь? — заинтересовался Бучила. — Дай угадаю, а потом скажешь, бес надоумил?
— Изыди.
— Поговорить хотел.
— В задницу себе засунь разговоры свои. — Захар вдруг навострил уши и сказал: — Что-то наши заумщики попритихли.
— Не к добру это, — согласился Бучила и окликнул угрюмого тощего кучера. — Эй, человек, забыл, как там тебя.
— Еремей я, — отозвался мужик.
— Хозяева твои лаяться перестали.
— Перестали и перестали, — пожал плечами Еремей. — Мое разве дело? Я не суюсь, не приучен. Борис Андреич может и в морду дать.
— Все людские проблемы, Еремей, от равнодушия, — назидательно воздел палец Рух, подъехал к карете и рывком открыл дверь. И, признаться, был удивлен. Не то чтобы приятно, но эффект неожиданности сыграл свою роль. Картина открылась весьма интересная, внутри экипажа адъюнкт душил профессора, сжимая тощую шею несчастного обеими руками и пыхтя, как паровая машина. Вересаев цеплялся слабыми руками, лицо побагровело, глаза вылезли из орбит. Он вяло дергался и хрипел, пустив на камзол нитку слюны.
— Ой, прошу прощения, не помешал? — дурашливо извинился Бучила. — Профессор, если вам нравится данная игра, моргните два раза.
Вересаев моргать был уже не в состоянии, явно вознамерившись отдать Богу душу. Тихоня Борис Андреевич на вурдалака даже внимания не обратил, весьма увлеченный убийством начальника.
— Как там у них? — сзади подобрался Захар. — Ух, епт.
— Извините что отрываю от важного и полезного дела. — Рух мягко, так, что хрустнули кости, перехватил Погожина за запястье. — Эй-эй, Борис-мозг прокис. Отпусти дедушку!
Борис Андреевич как-то сразу разжал хватку, бешеные глаза обрели осмысленное выражение, он откинулся на сиденье и неразборчиво закудахтал. Грудь адъюнкта бурно вздымалась. Профессор сполз на пол и хватал воздух ртом, как выброшенная на берег огромная рыба. Выпученные глаза усиливали сходство.
— Что тут, что? — К карете опрометью примчался барон Краевский, чудом не смяв лошадью Бучилу вместе с конем.
— Милейший Борис Андреевич пытался убить профессора, — наябедничал Рух. — Ну, или может, это какая новомодная столичная забава, слыхал краем уха, что некоторые супружеские пары практикуют легкое удушение в любовных утехах. Но наши голубки явно переборщили.