— Ах! — воскликнул Биндон, склоняясь перед этим трогательным горем. — Ой! — тотчас же закричал он совсем другим тоном, хватаясь рукою за бок.
Морис быстро выпрыгнул из бездны своего горя.
— Что с вами? — спросил он участливо Биндона.
— Колики, — сказал Биндон. — Простите, пожалуйста. Вы говорили об Элизабет…
Морис еще раз выразил соболезнование, потом продолжил свой рассказ, У него были теперь надежды на успех. Элизабет, тронутая тем, что отец не отрекся от нее, говорила с ним откровенно о своих огорчениях.
— Да, — сказал Биндон уверенно. — Она еще будет моей.
И тотчас же, как будто нарочно, опять закололо в боку. Против этих телесных страданий священник гюисманитской секты оказался бессильным. Он был слишком склонен рассматривать тело и телесную боль как иллюзии и по-прежнему прописывал Биндону созерцательную жизнь. Биндону пришлось обратиться к одному из тех людей, кого он ненавидел от всего сердца, а именно к известному врачу, очень знающему и еще более бесцеремонному.
— Дайте-ка осмотреть вас, — сказал врач и тотчас же исполнил это с отвратительной добросовестностью.
— Есть у вас дети? — спросил между прочим этот грубый материалист.
— Насколько я знаю, нет, — ответил Биндон; он был слишком изумлен, чтобы охранять свое достоинство от подобных вопросов.
— Ага!.. — проворчал врач и снова начал свое выстукивание и выслушивание.
В то время медицина уже приобретала научную точность.
— Вам лучше всего не мешкать, — сказал врач, — и тотчас же сделать заказ на Легкую Смерть. Чем скорее, тем лучше.
Биндон даже подскочил.
Врач стал объяснять более подробно, прерывая свою речь техническими терминами, но Биндон не хотел понимать.
— Как же это? — повторял он растерянно. — Вы хотите сказать… Ваше искусство…
— Нет, — возразил врач решительно. — Ничего нельзя сделать. Разве прописать успокоительное. Вы, знаете, должны винить себя самого.
— У меня в молодости было много искушений, — признался Биндон.
— Не в том суть, — сказал доктор. — Вы, явно, отпрыск от худого корня. Даже при всей осторожности вам было не миновать неприятностей. Вам и родиться не следовало. Знаете, родительский грех. Вы же, вдобавок, вели нездоровую жизнь.
— Никто мне не указывал…
— А разве не было врачей?
— В молодости у меня был такой темперамент…
Доктор поморщился.
— Не будем спорить. Все равно не к чему. Время ваше прошло. Жизни вам не начать сначала. Да лучше было и не начинать. По правде говоря, Легкая Смерть — единственное, что вам осталось.
Биндон слушал доктора молча. Каждое слово этого грубого эскулапа задевало его утонченные чувства. Этот толстокожий грубиян, можно сказать, ногами попирал духовную сторону жизни.
Однако ссориться с врачами не имеет никакого смысла.
— Мои религиозные взгляды, — сказал Биндон, — не допускают самоубийства.
— Вся ваша жизнь была самоубийством, — возразил врач.
— Теперь я решил серьезнее смотреть на жизнь, — неуверенно сказал Биндон.
— Да, надо бы, если хотите жить, — сказал врач. — Не то вы развалитесь. Впрочем, правду сказать, теперь уж поздно. Однако, если угодно, я пропишу вам микстуру. Вам тяжко придется. Это покалывание…
— Вы это называете покалыванием:
— Ну да, это еще только цветочки.
— Как долго мне еще осталось? — сказал Биндон. — До того… как…
Доктор покачал головой.
— Недолго. Пожалуй, дня три.
Биндон стал спорить и настаивать на удлинении этого срока, но в самом разгаре спора вдруг побледнел и опять ухватился рукой за бок. Неожиданно весь трагизм его положения стал ему совершенно ясен.
— Это жестоко. Это невероятно жестоко, — сказал он. — Я никому не вредил, только разве себе самому. Я не обидел ни одного человека.
Доктор посмотрел на него без всякого сочувствия. Он думал: как хорошо, что у него в приемной не сидит больше таких вот трагических Биндонов. Он даже слегка усмехнулся, потом позвонил в телефон и стал заказывать рецепт в Центральной Аптеке.
Его прервал внезапный крик, раздавшийся у него за спиной. Это кричал Биндон.
— Нет! — воскликнул он, стискивая зубы. — Ни за что! Она еще будет моей!
Доктор через плечо заглянул в лицо Биндону и изменил рецепт.
Вернувшись домой, Биндон дал волю своему бешенству. Он сразу решил, что доктор, во-первых, грубая скотина и неблаговоспитанная тварь, а во-вторых, полный невежда в собственном деле. За подтверждением этого взгляда он обратился к другим специалистам того же рода. Впрочем, на всякий случай, он сохранил лекарство, прописанное первым врачом.