И означенная мысль действительно его нашла, когда в конце концов мне представилась возможность поведать старую трогательную историю и показать тетушкино письмо. Миссис К. до того заинтересовалась моей бедной родственницей, что захотела узнать о ней как можно больше, вынуждая меня мгновенно придумывать ответы на кучу вопросов, так что в конце концов я и сам почти уверовал в существование горемычной старушки. Однако, когда мы подошли к вопросу о стоимости ее переезда в Грецию, выяснилось, что я все-таки недооценил свою хозяйку.
Стоило мне произнести слово «самолет», как миссис К. вцепилась в него мертвой хваткой:
— Авиаперелет из далекого Мельбурна? А почему она должна лететь самолетом?
Честнее всего было бы объяснить, что причина вынужденного мифического перелета заключается в стоимости такого путешествия, но я был в том положении, когда честность становится непозволительной роскошью.
— Тетя Эрин очень бедствует, миссис Карадонтис, наверное, даже голодает. Собственно, читая между строк ее письма, я почти не сомневаюсь в этом. Чем скорее она окажется здесь, где я смогу о ней заботиться, тем лучше. Как единственный родственник тетушки, я в ответе за ее судьбу.
— Чепуха! На корабле ей не придется голодать, зато проезд будет стоить в два раза дешевле: около четырнадцати-пятнадцати тысяч драхм.
— Не может быть!
Я совсем забыл, что ее покойный муж был агентом по морским перевозкам в Пирее.
— А как вы думаете, почему в наше время так много туристов путешествуют морем? — осведомилась старуха. — Потому что это недорого и удобно. Во время поездки люди отдыхают. После того, что перенесла эта бедняжка, пять недель на комфортабельном лайнере станут для нее благословенным отдыхом. Кто вы такой, чтобы лишать ее такого удовольствия?
Глубокое раскаяние обозначилось на моем лице само собой, так что притворяться даже не пришлось.
— В настоящее время, миссис Карадонтис, я больше ничего не могу предпринять, — тихо сказал я. — Мне не к кому обратиться, кроме вас. Если я не смогу достать денег, мне и подумать страшно, что станется с тетушкой Эрин. Я ее знаю. Она похожа на вас — такая же гордая и ранимая. Когда я получил тетино письмо, моей единственной мыслью было как можно скорее привезти ее сюда, чтобы несчастная не думала, будто про нее забыли.
— Можете сообщить ей об этом телеграммой, — мгновенно нашлась хозяйка.
— Если я не смогу подать тете Эрин надежду, миссис Карадонтис, будет милосерднее вообще ничего не делать — пусть думает, что я умер.
— Кто это вам велит ничего не делать? Я только советую поступить иначе — выбрать более разумный путь. Я не люблю одалживать деньги. Мой покойный муж всегда предостерегал меня против этого. Узнав, что дни его сочтены…
И старуха пустилась в бесконечные воспоминания о покойном супруге, но затем вновь обратила взор к предмету нашей беседы. Идея миссис К. заключалась в том, что, хотя она и не намерена одалживать мне деньги, зато согласна выплатить аванс в размере стоимости билета на пароход под семьдесят пять процентов моей комиссии до тех пор, пока я все не возмещу.
— Но сначала, — продолжала она, — вам надо пойти в «Саккопулос и К°» и все выяснить насчет парохода и стоимости билета. Я лично знаю мистера Саккопулоса и сама не премину с ним это обсудить. А лучше — попрошу его прислать билет мне.
Я точно знаю, когда поражение бесповоротно. Наконец я уехал. В машине меня мутило. Видимо, придется-таки пойти к этому мистеру Саккопулосу, изображая величайшую озабоченность, а потом, недели через две, написать еще одно письмо от имени тетушки Эрин, где она сообщит, что передумала ехать в Грецию. Эта сторона вопроса меня не беспокоила. Все мои мысли занимало другое: через пару недель вообще не будет иметь значения, что я сказал или сделал. Если я не смогу достать тридцать пять тысяч драхм, у меня неминуемо возникнут проблемы с Бюро по связям с иностранцами и с полицией.