Он так и сделал.
Рассказал мне всё.
Затем пододвинул ко мне папку.
Сунув её в рюкзак, помчалась на станцию метро.
Я должна была показать её Селиану.
И я точно знала, где его искать.
...Или, нет.
Когда добралась до нашей квартиры, она была пуста. Я поднялась к миссис Хоторн, но она сказала, что Селиан и мой отец уехали на такси пару часов назад. Она спросила, не хочу ли я зайти к ней на чай. Я ответила, что хочу, но не сейчас, и увидела разочарование на лице женщины. Я дернула ее за рукав платья и без предупреждения обняла прямо на пороге. Она вскрикнула от неожиданного жеста, но через секунду расслабилась в моих объятиях и похлопала меня по спине.
— Мне бы очень хотелось узнать тебя получше, Джуд. Я вижу, как хорошо ты заботишься о своем отце, и восхищаюсь этим.
— Обязательно, — пообещала я, и это было правдой, несмотря на то, что мои мысли были далеко — с горячими новостями, которые мне не терпелось сообщить. — Обещаю. Я тоже не принимаю как само собой разумеющимся то, что вы делаете для папы. Мы обязательно проведем время вместе.
Затем я понеслась вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, отчаянно нажимая на кнопку вызова. Телефон Селиана сразу же переключился на голосовую почту. Я бы не впадала в панику, если бы не знала, что он был с моим отцом.
Папа.
«О, боже, папа».
Я бросила рюкзак на пол и начала звонить отцу. До того, как сегодня я вышла из дома, он казался нормальным. В последнее время он в целом казался нормальным. Врачи сказали, что опухоль уменьшается, но насколько это было многообещающим? Это было экспериментальное лечение, и папа все еще был слаб. Он никогда не выходил из здания. Никогда. Сейчас он был с Селианом, бог знает где, и я должна была... что именно должна делать? Сидеть и ждать его благополучного возвращения?
Я начала посылать ему и Селиану сообщения одновременно. Для папы это были обычное: перезвони мне/я волнуюсь/ты должен был оставить записку/когда ты вернешься. С Селианом, однако, позволила себе более творческий подход. Может быть, все дело в том, что я сдерживала гнев, который таила в себе последние восемь недель.
Джуд: где мой отец?
Джуд: я убью тебя, Селиан.
Джуд: (не буквально, на случай, если это сообщение дойдет до властей)
Джуд: я очень волнуюсь. Пожалуйста, пусть он позвонит мне.
Джуд: куда ты его повез? Зачем? Ты же знаешь, он никогда не выходит из дома.
Я расхаживала по квартире взад и вперед, не зная, что мне делать, и это пугало меня до смерти. Схватив рюкзак, вытащила документы, которые дал мне Феникс, стала изучать их, держа дрожащими руками.
Киплинг выскользнул из моей сумки и распахнулся, выплевывая как конфетти визитные карточки и сложенные записки, которые Селиан оставил мне. Я достала их из ящика, прежде чем уйти из офиса в пятницу, потому что он был переполнен, и у меня не было места для моих собственных вещей.
«Почему я просто не выбросила их? Зачем он вообще их послал?»
Я задавала себе этот вопрос миллион раз. Почему Селиан пытался объясниться со мной при помощи записок? Он был самым словоохотливым человеком из всех, кого я знала, и, казалось, обладал магнетической властью надо мной каждый раз, когда мы были вместе. Но, может быть, в этом все и дело.
Он не хотел обладать властью надо мной.
Он хотел, чтобы мы поговорили.
Или просто сказать мне, что он чувствует.
Теперь, когда я ждала ответа от него или от отца, у меня не было другого выбора, кроме как попытаться отвлечься, узнав, что говорится в записках. Я опустилась на пол, прислонившись спиной к стене, и развернула первую желтую записку.
Слово «музыка» происходит от «муза» — богиня искусств в греческой мифологии.
Я никогда не говорил этого раньше, потому что думал, что это безвкусно, но ты моя богиня (особенно твоя задница).
Селиан.
Джон Леннон начал свою музыкальную карьеру хористом в церкви.
Я никогда не говорил этого раньше, потому что мне было страшно в этом признаться, но ты — моя церковь (хотя я планирую быть внутри тебя гораздо больше, чем просто по воскресеньям).
Селиан.
Наше сердце имитирует ритм музыки, которую мы слушаем.
Я даже не знал, что оно у меня есть, пока не появилась ты, а теперь знаю, и это чертовски больно (спасибо за это).
Селиан.
Я украл твой айпод до того, как ты украла мой бумажник. Он был спрятан у меня под курткой еще до того, как снял с тебя трусики. Я хотел знать, что ты слушаешь. (И я был очень разочарован, что в нем не было песен Бритни Спирс и Джастина Тимберлейка, потому что из-за этого не влюбиться в тебя стало намного труднее, черт возьми).
Селиан.
Я пытался убедить себя, что порвал с Лили, потому что был лучше отца. Чушь. Я порвал с ней, потому что не мог не быть с тобой (и я потратил приличное количество времени, отрицая все это самому себе).
Селиан.
В тот день, когда я отправился к Дэвисам, то хотел, чтобы ты об этом узнала. Я хотел, чтобы ты показала мне свою неприглядную сторону. Хотел, чтобы ты хоть раз в жизни стала отталкивающей, чтобы я мог избавиться от тебя. (В тот день ты такой не стала. Я стал).
Селиан.
Последняя, которая на самом деле представляла собой множество склеенных вместе стикеров, была засунута в мой ящик в пятницу, и в ней было написано:
Я люблю тебя и, возможно, не смогу сказать тебе этого лично, потому что ты явно не хочешь этого слышать, и потому что я скоро уеду. Но это так, и я чертовски ненавижу это. Ни на минуту не думай, что я хотел влюбиться в тебя, Джуд. Но это делает мою любовь к тебе намного сильнее. Так что в следующий раз, когда ты ошибочно предположишь, что ты единственный пострадавший человек во всей этой истории, просто вспомни первое правило журналистики. У каждой истории есть две стороны. (И если ты вообще готова выслушать меня, то это, вероятно, мой последний шанс).
Селиан.
В двери квартиры щелкнул замок. Я быстро вытерла слезы с лица, но поняла, что в этом нет особого смысла. Моя одежда была пропитана ими. Так же, как и записки. Я судорожно вздохнула и обернулась. Вошел папа в бейсболке «Янки», размахивая бейсбольным мячом.
— Угадай, что поймал твой старик? — Его улыбка исчезла, как только он увидел меня, сидящую на полу, окруженную морем желтых бумаг.
Он бросился ко мне.
— Все в порядке, Жожо?
Я встала, не желая терять ни минуты.
— Где ты был?
— На игре «Янки». Селиан подумал, что это хороший способ попрощаться. Потом мы пошли за хот-догами. Я решил, что вернусь домой раньше тебя.
— Я сократила свое библиотечное время. Где Селиан? — Я шмыгнула носом.
— Ты в порядке? — снова спросил папа, потирая мне спину.
В порядке ли я? Часть меня казалась таковой. Часть меня была более чем в порядке, зная, что я собираюсь помочь человеку, который заслуживает моей помощи больше, чем кто-либо из моих знакомых, после всего, что дал мне и моему отцу. Другая часть меня была выпотрошена и разорвана — дать ему шанс и рискнуть полностью разрушить мое сердце, или попытаться двигаться дальше без него?
— Я в порядке, папа. Где Селиан?
— Он сказал, что ему нужно забрать из офиса…
«Конечно».
Я выскочила за дверь прежде, чем успела услышать, что именно.
Картонные коробки так и остались нетронутыми и пустыми в углу моего кабинета. Все, что мне действительно нужно было взять, это мой ноутбук.
Я редко привязывался к людям, не говоря уже о вещах.
У меня не было фотографий моей семьи и никаких дурацких смешных кружек на моем столе. Каждая награда, которую я получил, была выброшена в мусорную корзину в ту ночь, когда была мне вручена — я делал новости не для того, чтобы получить похлопывание по спине; я занимался этим, потому что хотел изменить жизнь, мнения и мир и доказать, что заслуживаю всего, что мне было дано. Единственное, к чему я привязался на этом этаже, ко взглядам, желающим, чтобы меня кастрировал мясник, так что не было никакой необходимости затягивать мой отъезд. Я настоял на том, чтобы не устраивать прощальную вечеринку, объяснив, что в моем уходе нет ничего радостного. После недопонимания с руководством я не собирался переходить к чему-то большему и лучшему. Я сбегал с тонущего корабля, оставляя своих сотрудников тонуть.
Так что вечеринка была все равно, что планировать собственные похороны.
Закрыв ноутбук, запихнул его в мусорное ведро, решив, что не хочу ничего брать с собой из этого места. На хрен.
CSP, конкурирующий канал, открывал новый новостной отдел в Лос-Анджелесе, и мне показалось хорошей идеей проложить несколько тысяч миль между мной и Матиасом. Но я бросил работу не из-за этого.
Я не хотел видеть лицо Джудит каждый день, зная, что заставлю ее хмуриться.
Я уступал ей дорогу, потому что никогда не уволил бы ее, и потому что на самом деле Джуд заслужила свое место в отделе новостей, возможно, даже больше, чем я.
Не было никакого нервного срыва с её стороны, чтобы воздать должное моему разбитому сердцу. Лишь тишина, что почему-то в тысячу раз хуже, чем я когда-либо испытывал. Каждый день, уходя из офиса, она что-то забирала с собой.
Еще один кусочек моего гребаного сердца.
Еще одну песню из ее плейлиста, которую я никогда не смогу слушать, не думая о ней.
Мой телефон был выключен весь день — я не хотел, чтобы меня отвлекали, — и, наконец, снова включил его и сунул в карман. Схватив свою куртку, бросил последний взгляд на место, которое когда-то было моим королевством, место, где я думал, у меня будет моя гребаная пенсионная вечеринка, и покачал головой.
Повернулся, закрыл дверь и наткнулся на что-то маленькое и горячее.