Тоцци покачал головой.
– Ты не понимаешь, Лоррейн, и никогда не понимала. Разве это схватка? Если бы мы на самом деле дрались, ты бы об этом узнала.
– Конечно, потому что выиграл бы я, – парировал Гиббонс.
– Черта с два.
– Послушай, Тоц, ты выпутался только потому, что я сорвал их планы и спас твою задницу, но ты никак не хочешь признать это.
Тоцци выпрямился и склонился к лицу Гиббонса.
– Похоже, ты на самом деле хочешь подраться, Гиб.
Лоррейн плюхнулась между ними.
– Дело зашло слишком далеко, их надо разделить, – пояснила она Лесли. – Они как дети.
Лесли рассмеялась. Это был первый непринужденный смех, который Гиббонс услышал от нее со времени случившегося на Гранд-стрит: Она была нервной и напряженной весь вечер, слишком много улыбалась и изо всех сил старалась выглядеть естественно. На ее долю выпало тяжелое испытание, и для нее оно еще не закончилось. Патрицию мучили кошмары, она просыпалась среди ночи, плакала и шла искать маму. Лесли водила девочку к врачу, но тот сказал, что они еще легко отделались, травма могла быть намного серьезнее. К счастью, Немо, похитив ее, дал ей какое-то снотворное для детей – они нашли пузырек в машине – и Патриция почти все время спала. Хотя неизвестно, подумал Гиббонс, как бы она реагировала на нотрдамского горбуна, случись ей увидеть этот фильм в программе для полуночников.
Лесли налила два бокала шампанского и, передав один Лоррейн, подсела к Тоцци, взяла его за руку. Когда Гиббонс впервые увидел Лесли, она ему не особенно понравилась, но оказалось, что она совсем ничего. Как и у большинства людей, ее агрессивность была всего лишь прикрытием некоторой ее неуверенности в себе. Пожалуй, сейчас она и выглядела лучше. Она была невысокого роста. Гиббонс никогда не обращал особого внимания на таких женщин, но Лесли была исключением – красивая, в высшей степени элегантная женщина. Слишком хороша для Тоцци.
Затем он перевел взгляд на Лоррейн, смотревшую на Дика Кларка на экране. С этими гребнями в длинных черных волосах она была сегодня просто великолепна. Он никогда раньше не видел ее в этом изящном платье, хотя, когда они сегодня вечером одевались, она и уверяла его, что носит его уже не первый год. Лоррейн сидела, демонстрируя свои ноги, положив их одну на другую и притопывая под кофейным столиком высоким каблучком. Да, она смотрелась просто замечательно. Мало кому из женщин удается так выглядеть в сорок один. Немногие выглядят так и в двадцать девять. Не верится, что она родственница Тоцци. Слишком шикарна по сравнению с ним. Должно быть, они нашли его в мусорном ящике, плывущем по реке.
– Ты ведь так не считаешь, правда. Гиб? – Тоцци наклонился к нему через Лоррейн.
– Что – не считаю?
– Что это именно твоя заслуга.
– Очень даже считаю.
– Пошел вон.
Лоррейн локтем задвинула своего кузена на место.
– Вы, оба, прекратите, наконец. Если хотите знать, что я думаю, так вот: вы злитесь потому, что упустили Зучетти.
– Но Зучетти никогда не дотрагивался до ковра, – начал оправдываться Тоцци, – мы не можем привязать его к этому делу. Он всегда держался в стороне от операций с наркотиками. Так поступают все крупные дельцы.
– Да, но он крупная рыба. Он нужен вам, чтобы перекрыть поступление героина. Не так ли?
– Ты абсолютно права, Лоррейн. Но у нас нет улик, чтобы выдвинуть против него обвинение.
Лесли поставила бокал на кофейный столик.
– Мне немного неловко так говорить, я понимаю, что не должна этого чувствовать, но в глубине души я не питаю неприязни к Зучетти. Ведь он спас Патрицию.
– Да, со старомодными парнями из мафии иногда случаются забавные вещи, – сказал Тоцци. – В отличие от нынешнего поколения – сопляка вроде Немо – старики действительно «люди чести». У них есть свод правил, по которым они, похоже, и живут.
– Тоцци, ты насмотрелся всякой чепухи вроде «Крестного отца». В этих людях нет никакого благородства. По сути своей – это подлые и безнравственные типы.
– Я не согласен с тобой, Гиб.
– Потому, что ты – идиот.
Тоцци отмахнулся от него.
– Ты веришь только в то, во что хочешь верить, твердолобый ты болван.
– А что же теперь будет с процессом Фигаро? – вмешалась Лоррейн. – Я знаю, что судья объявил о его прекращении, так как Огастин оказался замешанным в дела сицилийцев, но означает ли это окончание процесса?
Гиббонс облокотился на спинку кушетки и покачал головой.
– Процесс собираются возобновить, но с участием двух новых обвиняемых – Немо и Огастина. А также с новыми уликами – ковром, нашпигованным сорока килограммами героина.
– Но одного участника процесса они недосчитаются, – произнесла Лесли. – Меня. Я сообщила мистеру Саламандре, что ему придется поискать другого адвоката.
Гиббонс расплылся в улыбке – она нравилась ему все больше.
– Как ты думаешь, ему и во второй раз удастся выкрутиться? – спросил Тоцци.
– Сейчас он в значительно худшем положении, потому что Огастин доставил ковер по его адресу. С другой стороны, на этот раз он значительно больше склонен к переговорам о признании вины по наименьшему из предъявленных обвинений. Я подозреваю, что он даст показания против Огастина в обмен на смягчение наказания. Прокуратура США наверняка на это пойдет. Огастин – единственный, кого они хотели бы вздернуть, чтобы продемонстрировать общественности, что они не щадят своих сил. Саламандра же – всего лишь очередной жирный гангстер, не лучше и не хуже тех, кто появляется на страницах газет каждые пару месяцев. О таких, как он, люди быстро забывают, но Огастин – звезда, падший ангел. Он должен быть наказан. К сожалению. Саламандра может отделаться сравнительно легким приговором, если согласится дать показания против Огастина. Я не очень удивлюсь, если ему вообще не придется сидеть.
– Ублюдок. – Гиббонс поднес бутылку к губам. – А что с Немо?
– С этой тварью? – В голосе Лесли послышалось презрение при упоминании похитителя ее дочери. – Я слышала, он фонтанирует, как огнетушитель. Отвечает на все вопросы обвинения, рассказывает все, что они хотят услышать про Огастина: как Огастин признался ему в убийстве Джордано, Марти Блюма и двух агентов. Как он познакомил Огастина с Зучетти и Саламандрой на какой-то ферме, в Сицилии, как Огастин вынудил его похитить Патрицию. – Она на секунду замолчала: в ней бушевала ярость. – Он тоже может сравнительно легко отделаться, потому что дает показания против Огастина. Я даже слышала, что он рассказал об участии Огастина в своего рода ритуальном убийстве во время той встречи на ферме. Вероятно, сицилийцы хотели, чтобы Огастин проявил себя, и заставили его удавить какого-то итальянского судью, которого они похитили. Теперь итальянские власти настаивают на выдаче Огастина для предания его суду за это убийство. – Лесли передернуло от гнева и отвращения. – Немо, по-видимому, предстанет в качестве несчастной жертвы своей пагубной страсти к наркотикам. Этот недоносок, вероятно, выкрутится.
– Ну уж нет, – произнес Тоцци. – Ты знаешь, похищение детей подпадает под категорию федеральных преступлений. ФБР возбудило против него отдельное дело. Может быть, ему удастся избежать наказания по делу о наркотиках, но он получит свое за похищение ребенка. На этот счет можешь не беспокоиться.
Лоррейн нахмурилась.
– А ты серьезно считаешь, что Огастин попадет в тюрьму? Такие, как он, не сидят в тюрьмах. Возможно, в каком-нибудь заведении типа загородного клуба, но только не в настоящей тюрьме.
Гиббонс покачал головой.
– В загородные клубы попадают парни с Уолл-Стрит, «белые воротнички». Огастин же проходит по делу об убийстве. Может, он и выпендривается, сидя в своем шикарном особняке с серебряным чайным сервизом на стеклянном кофейном столике и рассказывая Барбаре Уолтерс, что все это – нелепое извращение закона и не более того, но, поверь мне, ему крышка. И все самоуверенные заявления, которые он раздает налево и направо, ему не помогут. Специалисты по баллистике изучили пули, найденные в доме дяди Пита, и сравнили их с двумя «глоками», отобранными у него при аресте. Ну и вот что я могу сказать по этому поводу: пора ему привыкать пользоваться туалетом без стульчака, именно так ему предстоит это делать всю оставшуюся жизнь. – Гиббонс взглянул на экран телевизора – на большое, ярко освещенное яблоко на Таймс-сквер. – Да, старина Том будет смотреть, как Дик Кларк возвещает о начале нового столетия, из своей камеры. И в новом столетии, и еще долго-долго.