— Неплохо, Чико. Действительно очень неплохо, — ворковала терапевт.
Эта молодая, очень миленькая негритянка двигалась с грацией и изяществом профессиональной теннисистки.
— А теперь вы будете пятнадцать минут разрабатывать кисть вот этим мячиком, а после — полчаса на душ «шарко». О’кей?
— О’кей, — равнодушно ответил Чико. — Как скажете.
Норма Гонзалес, элегантная блондинка на восьмом месяце беременности, сидела в углу светлой, красиво обставленной комнаты, вязала детский свитер и беседовала с Гарри Каллахэном.
— Он быстро идет на поправку, — лгал Гарри.
Норма покачала головой:
— Ему следовало бы быть более упорным. В таком состоянии… А ведь он всегда был очень энергичным.
— На все требуется время.
— По-моему, он просто нетерпелив, — она наклонилась над вязанием и спокойным будничным тоном добавила:
— Он собирается оставить эту работу.
— Пусть и думать об этом забудет. Он отличный полицейский, мне такие люди по душе.
Она печально поглядела на Гарри.
— Мне тоже, мистер Каллахэн. Это я виновата, что он уходит от вас. Думала, что сумею совладать с собой, но мне не хватает выдержки.
— Вы только не нервничайте.
— Я не нервничаю, — она резко дернула головой. — У меня нет тех качеств, которыми должна обладать жена полицейского. У него диплом с правом преподавания. Пусть лучше будет учителем в какой-нибудь спокойной, не очень большой школе. Каждый день, когда он выходит из дома, я не знаю, увижу ли я его снова. Не знаю… Я не права? Я единственная, кто испытывает подобные чувства? Ваша жена не сходит с ума от этих мыслей?
— Одно время так оно и было.
— То есть вы хотите сказать, что сейчас она привыкла?
— Она погибла в автомобильной катастрофе, так и не успев в этом разобраться. Мы недолго были женаты.
Она отвела глаза и принялась теребить моток шерсти:
— Простите меня.
— Ничего страшного. Это было очень давно, — он поглядел на часы. — Что ж, мне, пожалуй, пора. Передайте Чико, что он поступает правильно. Я благословляю его на отставку. Это все равно не жизнь.
Она благодарно улыбнулась ему:
— Почему же вы продолжаете работать в полиции, мистер Каллахэн?
Гарри неопределенно махнул рукой:
— Не знаю. Правда, не знаю.
Вечерние издания появились на прилавках одновременно с выходом в эфир программы новостей. Двойной удар оказался весьма эффективным, и телефоны в мэрии звонили, не переставая. В тот момент, когда разразилась буря, Гарри Каллахэн и Фрэнк Ди Джорджио вдвоем навалились на чудовищный сэндвич, посланный им щедрой рукой Бресслера. Голос дежурного, раздавшийся из динамика коммутационной связи, потребовал Гарри в кабинет шефа полиции, и в голосе этом Гарри не уловил ничего, что могло бы предвещать беду.
В кабинете шефа было душно и, садясь, Гарри расстегнул куртку. Шеф пристально посмотрел на Гарри, его светло-голубые глаза были тверды как кремень.
— Чем вы занимаетесь в свободное время, Гарри?
— Водил подозреваемого по делу Дикон, — не моргнув глазом ответил Гарри.
— Бывшего подозреваемого, Гарри, бывшего.
— О’кей… водил бывшего подозреваемого по делу Дикон.
— Вы знаете, что произошло с ним прошлой ночью?
— Ходят слухи, что кто-то крепко его отделал.
— Он утверждает, что это были вы.
— Он может утверждать все, что ему угодно, но я и пальцем до него не дотрагивался.
— Вы видели его вчера вечером? И видел ли он вас?
— Да, он меня видел. Я потерял его в Стоктоне, в кинотеатре, где крутят порнофильмы. Кассирша сказала, что он вышел сразу же после того, как я туда зашел. Сел в такси.
Шеф задумчиво постучал карандашом о край стола:
— Все верно, Гарри. Он взял такси и поехал на угол Кэтхей-бейзин и Берри-стрит. Как пишут вечерние газеты, таксист вспомнил, что тот человек говорил ему о встрече с полицейским инспектором по имени Каллахэн. Вы с ним встретились, Гарри?
— Нет. Я же сказал, что он ускользнул от меня.
Карандаш продолжал барабанить по столу.
— Ротко в ярости… Мэр тоже.
— Вы действительно верите, что я отделал этого типа?
— Нет… не думаю, что и они в это верят. Пресса всегда не прочь порезвиться, но это еще и вопрос политики. Не забывайте, до выборов остается всего два месяца. Окружной прокурор, если говорить честно, бесится потому, что это стопроцентное нарушение прав человека. Вы следили за этим парнем. Это невозможно отрицать.