— Так ты не из местных? Какого же племени-роду ты, красавица?
— Из черезпенян мы. Доброслава я. А по отцу Тетерина.
— Да, вот это горе-горюшко у тебя! Поговорю с Ведиславом. Ему, волхву, и помощница и ученица, думаю, надобна. А как тебя отец да братья окликали?
— Вестимо, отец-то звал Славушкой иль Славицей, а братья — Славкой. Не хотела бы волхву служить. Тёмные они, а не пресветлые. Насмотрелась на них в Ретре. Вам буду служить, княже.
— Да, такое скажу Ведиславу, то-то он посмеётся! Решим, светлая Славушка, кому ты будешь служить. Сперва наша Людослава-ключница тебя в божеский вид приведёт и приоденет.
Славушка поразила своего спасителя, молвив всего лишь три слова:
— Благодарю вас, княже!
«Скинем со счетов знание политеса: оно впитано здесь от волхвов да родителей, а в остатке-то — средневековое почитание князей. И почему не желают здесь люди равенства? Причём в самых низах» — так подумав, Алесь сказал Славице:
— Будь проще, зови меня Алесем, — припомнив слова волхва о множестве крещеных словен на закате, добавил: — А ежели христианка, зови меня Александром.
— А вашего князя-отца как величали?
— Хм, — хмыкнул Алесь, услышав из уст чрезпенянки подтверждение своим мыслям: как же въелось в средневековый менталитет желание видеть кого-то выше себя, — Его-то Петром величали!
— Если позволите, буду величать вас Алесем Петровичем.
— Ты же, стрый, Буйнович! — возразил Велемир.
— То моё родовое имя, — разъяснил Алесь, сообразив, что латинское слово 'фамилия' ещё не вошло в словенский язык, — Вот у Славицы родовое имя — Тетерина. А какое, кстати, у вас? Я так и не спросил у Ведислава.
— Мы-то из Никлотов.
— Неужто?
— А что? Очень древний род.
Алесь опять хмыкнул, но не стал озвучивать мысль о том, что ему почему-то часто стали встречаться люди со знатными фамилиями: то дуковичи, то никлотовичи. Он мгновенно припомнил своего друга, потягивающего пиво и вещающего о подвигах князя Никлота Первого. Но тот Никлот, вроде бы, ещё не родился, да и будет сражаться с немцами много позже. Славица, потупившись, шла след в след за ними, и, вероятно, чтобы заполнить паузу в разговоре, спросила:
— А вы, Алесе Петрович, из какого княжества?
— Из Лютич-града.
— Не слышала о таком городе.
— То город велетабов на реке Сож, что в Днепр впадает. Будет оказия, найдём твою родню да отправим тебя, Славица, к ним.
— Нет, Алесе Петрович, не желаю к родным, — и, прикусив нижнюю губку, добавила: — Буду вам служить.
На Славице сказались трагические события в её жизни — и она слегла на другой день. Пышущая жаром, услышала она вечером разговор между волхвом и князем о том, что Алеся Петровича ждут-не дождутся на каком-то заводе. Стала просить-умолять князя не бросать её в этом селище среди тёмных волхвов. Успокоив девушку, Алесь вывел волхва и уже во дворе упомянул о Ретре, где девушка узрела каких-то тёмных волхвов. Ведислав усмехнулся. Согласившись с мнением Славицы, он прочитал добрую лекцию, как подумалось Алесю, не лишённую здравого смысла:
— Ишь, молодо-зелено, а подметила! Права она. Был я в Ретре. Там у велетабов город храмов, подобно нашей Арконе. Чтоб тебе яснее было, воспользуюсь твоим словом. Не возражаешь?
— Ради бога, пресветлый!
— Тамошние волхвы деградировали. Они, в самом деле, тёмные. Они лишь повторяют старые гимны да приносят жертвы. Совсем не так в Арконе! У нас на острове — пресветлые волхвы. Они меня наставляли не только гимнам из всех четырёх вед. Велесвет мне, юнаку, сказывал, что наша цель — постижение мира. Да и иные наставники изрекали: 'Ведать значит знать! Между знанием и незнанием есть большое поле неведения. Здесь во Вревке наше капище — в дубовой роще, а её окружает большое поле. И это поле — поле неведения. Для нас это поле гораздо больше, чем для тебя, Алесе. В ведах — знание природы и память о прошлом. Наши боги — природные силы. В капище я как волхв вспоминаю древние веды и размышляю о новом знании и новых ведах. Волхование в капище для меня связует прошлое и настоящее, древние гимны и размышление о своем роде и роде моей покойной Умилы. Если в капище деревья источают смолу, так то явление жизни деревьев. Мы поклоняемся деревьям как символу жизни. У христиан вместо капищ — церкви. У христиан иконы источают слезы в церквях, а это — дешёвая магия для убеждения и привлечения. В церквях христиан нет места познанию, зато есть место для исповеди и порочному доносительству на себя и на своих близких. Христиане строят свои церкви и монастыри в поле неведения да на высоких местах. Недаром Перун время от времени разит их церкви. Вся их религия — в поле неведения. У христиан слепая вера в чудеса и чудо воскрешения. У христиан мракобесие и неприяти вед и знания, — волхв вздохнул, — Ты мне поведал о приходе христианства на наши земли. С приходом христианства в наши земли наступят времена мрака. Ныне у нас все детки в каждом селище знают грамоту, а некоторые знатные люди и даже короли-франки закатных земель, как мне ведомо, крестик ставят вместо подписи. Напомни-ка мне, как ты назвал цивилизацию Закатной Еуропии?