Вдохновленный моей уверенностью питомец не заставил повторять приказ дважды. Зараза развернулся и рванул во второй заход над посиневшим от обилия зомби-кур пятаком двора перед воротами птичника.
Из-под хвоста грома-быка, как водится, частым горохом посыпались навозные бомбы…
Внизу частой канонадой заухали первые разрывы…
И тут же люто-тысяча неожиданно ответила нам. Да еще как!
Угадав, что зомби-куры не смогут с земли подпрыгнуть на двадцатиметровую высоту нам наперехват, я таки просчитался, сочтя синюшно-фиолетовую толпу внизу совершенно безобидной.
Даже не пытаясь со своими дистрофичными пародиями на крылья подрываться вверх, все высыпавшие во двор зомби-куры, игноря раздающиеся здесь и там в толпе собратьев разрывы, в едином порыве, как батальон вымуштрованных солдат, уткнулись клювами в землю и задрали к верху пупырчатые зады.
А дальше в небо над люто-тысячей (аккурат на двадцатиметровую высоту нашего полета) выстрелил плотный град из сотен черных, гнилых яиц.
И хотя подавляющее большинство снарядов просвистели мимо цели, однако и тех двух-трех десятков яиц, что раскололись о живот, ноги, бока и крылья питомца, мне с головой хватило, чтоб, отключившись в миазмах лютой вони, сорваться с шеи грома-быка, и снова очухаться лишь в момент болезненного удара спиной о деревянный каркас крыши птичника.
Глава 16
Настил из ветхой от старости соломы ничуть не смягчил силу удара, и копчик об жесткие доски, при неуклюжем приземлении, я отбил себе знатно.
Но боль в ушибленной спине мгновенно отошла на задний план, стоило первой чернильной «градине» грохнутся с неба на солому по соседству, выплеснув из расколовшегося чрева мутно-серые брызги, с пробирающей нутро живого человека до самых пяток нашатырной вонью. А следом за первой зловонной «градиной» на крышу посыпались еще и еще… Разумеется, не все промахнувшиеся по Заразе снаряды зомби-кур спикировали на излете на крышу птичника, но не меньше полусотни их расплескалось по длинной крыше точно, и очень скоро смрад вокруг меня сгустился еще крепче, чем сбросивший меня пару-тройку секунд назад с залитого убойным гнильем питомца.
Картинка перед глазами снова поплыла. И, как утопающий за соломинку, я попытался скастовать седьмую стойку Стального вепря, в описании которой упоминалось о формировании вокруг воздушного защитного доспеха (идеально усовершенствованного в предыдущих шести стойках защитной техники) специальной отражающей сферы, превращающей доспех в герметичный скафандр.
Всего примерно полчаса назад в идеальных условиях: на арене хранилища под присмотром опытного наставника, я десятки раз тщетно пытался воспроизвести эту непокорную стойку. Сейчас же, со слезящимися глазами, с путающимися в тяжелой голове мыслями, с непослушными пальцами и с единственной первой и последней попытки, у меня, наверняка, шансы были равны нули. Но мне в тот момент было так чертовки паршиво, что был готов ухватиться за любую самую завалящуюся, но хотя бы теоретически спасительную, соломинку… Потому я попытался, как смог, сформировать вбитую Психом в память сложную фигуру седьмой стойки Стального вепря, и в процессе этого отчаянного порыва позорным образом отключился…
Однако фортуна вновь улыбнулась мне в, казалось бы, матовой ситуации. Имелось лишь одно объяснение тому факту, что я не задохнулся насмерть в ядучих миазмах концентрированного нашатыря и, очнувшись через несколько секунд на той же крыше, вдруг перестал обонять окружающее лютое зловонье… у меня таки получилось модернизировать воздушный доспех в герметичный скафандр. И отчаянный каст на грани потери сознания седьмой стойки Стального вепря обернулся грандиозным успехом.
Преодоление зловонья позволило мне наконец нормально осмотреться и разузнать: что там сталось с местной люто-тысячей и моим основательно загаженным вонючими яйцами зомби-кур грома-быком.
Из положения лежа разобраться в ситуации, увы, не представлялось возможным. Заразу над собой в небе я не обнаружил, а зомби-кур на земле и вовсе можно было увидеть лишь подобравшись к краю крыши.
Но едва я стал подниматься на ноги, как услышал сзади жуткий грохот. Обернувшись, увидел столб пыли на месте одной из местных бревенчатых избушек (примерно метрах в ста от моего птичника), из которой постепенно проступили очертания развалин крестьянского дома, порушенного таранным ударом упавшего на землю питомца.