От чего он действительно страдал, так это от скуки. Общаться с людьми было настоящей тоской — устало думал он порой. Они казались ему слишком шумными. Когда по улице идет большой пес, то мелкие шавки начинают на него тявкать. Он как раз и был этим большим псом, на которого все огрызаются. А еще он ненавидел препираться, обижаться и предаваться раздумьям. «Горные звери и птицы, реки и леса — они так не докучали мне», — с тоской думал мужчина.
— Скучное место эта ваша столица, — жаловался он хромой прислужнице. — Не думаешь о том, чтобы вернуться в горы?
— Мне так не кажется, — отвечала ему она. Весь день служанка занималась тем, что стряпала, стирала белье, общалась с местным людом.
— В столице можно пообщаться с разными людьми, поэтому я и не скучаю, а вот в горах мне, наоборот, было тоскливо, и я их ненавидела.
— Тебе что, не становится скучно от всей этой болтовни?
— Конечно, нет. Да кто угодно не заскучает, если будет общаться с другими. А ты ни с кем не общаешься, вот тебе и тоскливо.
— Сильно в этом сомневаюсь. Когда болтаю, тогда и становится скучно, поэтому я и не занимаюсь этим.
— Все же попробуй еще разок поболтать — уверена, скука пройдет.
— И о чем же?
— Да о чем угодно.
— Как-то мне неохота, — раздраженно ответил он и зевнул.
Около столицы тоже были горы, но на их вершинах располагались храмы, хижины отшельников и множество жилищ простого люда. С гор была хорошо видна столица. «Как же много там домов и как много грязи», — думал мужчина.
Днем он практически полностью забывал, как каждую ночь убивал людей. Просто потому, что убийства он тоже считал скучным делом. Ничто его не интересовало. Он взмахивал мечом — и голова скатывалась с плеч. Головы были мягкие, практически не чувствовалась твердость кости — почти то же самое, что рубить редьку дайкон. Только они были неожиданно тяжелыми.
Ему казалось, что он отчасти понимает чувства женщины. В одном из буддийских храмов монах от отчаяния начал звонить в большой колокол. «Какой же он дурак, — думал мужчина. — Зачем он начал это делать — непонятно. Хотя, если бы пришлось жить, каждый день сталкиваясь с такими типами, то, может, и я бы развлекался так же».
Однако прихотям женщины не было конца, и они ему тоже уже надоели. Ее желания, если можно так выразиться, были подобны птице, которая носилась по небу без всякого отдыха. Такие птички не знают усталости. Словно ветер, они разрезают воздух и могут бесконечно парить в небе, наслаждаясь полетом.
А вот сам мужчина был абсолютно обыкновенной птицей. Он мог порхать с ветки на ветку, иногда парить над долиной, в общем, он скорее походил на сову, которая предпочитала дремать на суку. Вот такой птицей он себе казался. У него было здоровое тело, полное жизни и движения, быстрые реакции и прочее. Но он был очень тяжел на подъем. Для него полет без отдыха и передышки становился делом немыслимым.
Мужчина вглядывался в столичное небо с вершины горы. Его напрямик разрезала одна птичка. Небо то светлело днем, то темнело ночью, и так снова и снова — это была бесконечная череда тьмы и света. В этой жизни нет ничего, кроме бесконечных тьмы и света, но мужчина не мог принять их бесконечность. День, еще день, а потом еще один он размышлял об этой непрекращающейся смене света и тьмы, и у него раскалывалась голова. Это нельзя было назвать усталостью от раздумий, скорее муками раздумий.
Когда он вернулся домой, женщина развлекала себя игрой с головами. Увидев его, она застыла в ожидании.
— Сегодня ночью принеси мне голову уличной проститутки. Это должна быть голова необыкновенной красоты. Она будет у меня танцевать и петь самые модные песни.
Мужчина попытался вспомнить бесконечную игру света и тьмы, за которой он наблюдал с вершины горы. В этой комнате должно было быть небо с бесконечной и вечной сменой тьмы и света, но он уже не мог вспомнить, как это было. И женщина уже являлась не птицей, а, как всегда, неизменно красивой женщиной. Тем не менее он ответил:
— Мне не хочется.
Женщина удивилась, но, в конце концов, рассмеялась в ответ: