Сразу после бомбежки Идзава прогулялся мимо разрушенных домов — где-то лежали женская нога, тело со вспоротыми кишками и отрубленная голова.
После бомбардировки десятого марта Идзава так же бесцельно бродил в дымке. Со всех сторон, словно куски жареной птицы, лежали мертвые люди. И это не вызывало ни ужаса, ни отвращения. Некоторые обгорелые тела лежали рядом с трупами собак, и их сжигали вместе, чтобы подчеркнуть, как жалка такая собачья смерть, — сильных эмоций это не вызывало. Это не люди умирали, словно собаки, и лежали вместе с ними, словно куски жареной птицы на тарелке. Это были уже и не собаки, и не люди.
А если и идиотка умрет таким образом — разве она не станет глиняной статуэткой, которая обратится в прах? Настанет ночь, когда и на этот район упадут зажигательные бомбы… И думая об этом, Идзава не мог не сознавать странного спокойствия: и он, и его лицо, и выражение глаз — все было спокойно. «Я жду бомбежки. Хорошо, — ядовито усмехнулся он. — Я ненавижу уродливые вещи. И разве тело без души не должно сгореть и умереть? Я не буду убивать женщину. Я низкий, подлый трус. У меня нет на это смелости. Война сама ее убьет. И надо просто помочь холодной руке войны, направить ее на голову этой женщины при первой же возможности. Мне все равно. Все может решиться в один миг, само собой». Идзава хладнокровно ждал следующей бомбежки.
Было пятнадцатое апреля.
За два дня до этого, тринадцатого числа, случилась вторая большая ночная бомбардировка Токио, и было сожжено все, что недалеко от Яманотэ, районы Икэбукуро и Сугано. Идзава случайно получил свидетельство пострадавшего, смог поехать в Сайтаму и вернулся с небольшим количеством риса в рюкзаке. Когда он прибыл домой, завыла сирена.
Глядя на районы Токио, которые подверглись бомбежке, любой мог догадаться, что, скорее всего, завтра или через месяц настанет черед и этого района. Идзава думал, что конец наступит не раньше чем завтра, потому что по темпу бомбежек было ясно, что самолетам нужно двадцать четыре часа, чтобы подготовиться к ночной атаке, и он не подозревал, что этот день уже настал. Впрочем, хотя он отправился за едой именно поэтому, главная цель его поездки была другой: со школьных времен у Идзавы были знакомые на ферме, и он, упаковав вещи в чемодан и рюкзак, оставил их там.
Идзава устал, потому что путешествовал в защитном костюме. Подложив под голову рюкзак, он лег на кровать посреди комнаты и спал, когда настал критический момент. Его внезапно разбудил доносившийся со всех сторон шум радио, когда первый самолет уже пролетел над южной частью полуострова Идзу. Вдруг завыл сигнал воздушной тревоги. Идзава понял, что настал последний день. Он спрятал идиотку в чулане и, взяв полотенце и зубную щетку, пошел к колодцу — несколько дней назад он раздобыл тюбик зубной пасты «Лев» и наслаждался мятным, давно забытым вкусом. Когда он понял, что настал последний день, ему захотелось почистить зубы и умыться, но пришлось потратить много времени, чтобы найти тюбик (ему показалось, что времени прошло действительно много), который лежал чуть в стороне от обычного места. Потом было трудно найти мыло (старинное туалетное мыло с запахом), которое тоже лежало не на месте. Идзава сказал себе: «Не нервничай, успокойся, успокойся» — и, ударившись головой о полку и наткнувшись на стол, остановился, чтобы взять себя в руки, но его тело инстинктивно нервно дергалось от волнения. Наконец он нашел мыло и, выйдя к колодцу, увидел, как портной и его жена переносят вещи с поля в бомбоубежище и похожая на утку беременная девушка вперевалку бредет со своими вещами. Идзава похвалил себя за то, что он все-таки нашел мыло и зубную пасту, и задумался на тем, что принесет ему этот день. Когда он еще не закончил умываться, завыли зенитки, и, подняв голову, он увидел десяток поисковых огней, в лучах которых летели американские самолеты. Пролетел один, потом другой — посмотрев в сторону станции, он увидел, что там уже разлилось огненное море.
Вот и все. Идзава вдруг успокоился. Стоя у сарая, завернувшись в одеяло и с защитным капюшоном на голове, он насчитал двадцать четыре самолета. Они летели над землей в световых лучах.
Зенитки стрекотали как бешеные, но бомб еще не было слышно. На двадцать пятом самолете послышался знакомый звук падения зажигательной бомбы, будто товарный поезд прогрохотал по мосту. Самолеты пролетали над головой Идзавы и атаковали фабрики неподалеку. Он не мог ничего увидеть, поэтому пошел к свинарнику и, оглянувшись, узрел огненное море там, где была фабрика, но, к его удивлению, самолеты летели и в обратном направлении, один за другим, и бомбили всю территорию. Радио прекратило вещание, небо скрылось за густой красной дымовой завесой, и самолеты, и поисковые огни исчезли из поля зрения. Везде, кроме севера, было огненное море, и оно постепенно приближалось.