Произведения обоих, и Акутагавы, и Дадзая, очень психологичны, очень человечны, в них почти нет идейной составляющей.
Небытие — это не идея. Идеи, физиологическое содержимое психики, неотъемлемое приложение к человеку, обычно более глупы, более бестолковы. Христос — не идея, а человек как он есть.
Человечность (небытие есть приложение к человечности) вечна и неизменна, она присуща всякому обыкновенному человеку; личность — человек, который проживет всего лет пятьдесят, но будет единственным в своем роде, и это отличает его от всякого обыкновенного человека. Идеи же есть приложение к личности, поэтому они живут и умирают вместе с ней. Это и делает их нелепыми по сути своей.
Идея — это план действий, который каждая отдельная личность изобретает, вкладывая в него все силы, измышляя всевозможные средства, чтобы наиболее достойно и хорошо прожить собственную жизнь. Поэтому идеи исчерпывают себя со смертью человека или когда он говорит себе: «Хватит суетиться!»
Дадзай все это осознал, но остановить себя так и не смог. Он измышлял какие-то способы сделать жизнь лучше, не боялся ребяческих идей, но, тем не менее, это не сделало его дураком. Но даже осознав все это и посмотрев на жизнь безучастно и отстраненно, он никак не мог себя спасти и ничем не мог гордиться. Это он должен был видеть отчетливо до отвращения.
Никто из поклонников Дадзая не понимал его печальную обреченность. Они лишь аплодировали тому, как холодно и отстраненно он насмехается над ребяческими идеями и бессмысленным людским упорством или демонстрирует публике свое похмельное самобичевание.
Я не думаю, что Дадзай сам желал этого похмелья, но оно являлось его проклятием. Как бы наивно это ни было, каким бы ребячеством ни отдавало, он наверняка хотел жить лучше, отчаянно трудиться на благо общества, быть хорошим человеком.
Его собственная слабость не позволяла ему этого добиться. Поэтому он добивался расположения поклонников и не остался в истории комедиантом: стал комедиантом только для них.
«Исповедь „неполноценного“ человека», «Гудбай», число тринадцать — мерзкая чушь. Если бы это касалось кого-то другого, Дадзай наверняка сказал бы так же.
Если бы он избежал смерти и вернулся к жизни, однажды, терзаясь и мучась от своего похмельного стыда, он бы наверняка написал, что «Исповедь „неполноценного“ человека», «Гудбай» и самоубийство — просто мерзкая чушь.
Иногда Дадзай становился истинным комедиантом и писал по-настоящему блестящие произведения. «Одежда из рыбьей чешуи», «Заходящее солнце», несколько из его ранних произведений, «О равенстве полов» и «Дружеские визиты» из поздних — эти легкие работы воистину великолепны. В них он был истинным комедиантом, достойным остаться таковым в истории.
Но он не смог долго держаться, в итоге опять превращался в похмельного лицедея, потом брал себя в руки и снова становился комедиантом, а затем вновь погружался в похмелье. И так повторялось бесконечно.
Но с каждым разом он набивал руку и становился лучшим рассказчиком. При этом содержание его произведений не менялось. Это литература, в которой мы видим его понимание человеческой натуры, он писал только о подлинно человеческих проблемах, и потому никаких существенных изменений в его идеях не было.
И в этот раз, если бы ему удалось избежать самоубийства, оправиться и снова стать настоящим комедиантом, он бы наверняка стал еще искуснее и преподнес нам что-нибудь по-настоящему прекрасное.
Вообще, принцип его похмельного самобичевания понять легко: разумеется, так он срывал овации слишком серьезно настроенной молодежи, но в то же время Дадзай, натура возвышенная и одинокая, погружался в похмельное шутовство — как мне кажется, чтобы бороться со своей телесной слабостью и, кроме того, с пристрастием к алкоголю.
Бланден верно указал на его слабость, я же добавлю одно совершенно обыденное чудовище — алкоголь.
Последние годы Дадзая были бесконечным похмельем; самое обыденное из зол, похмелье, наверняка разъедало его гордую одинокую душу.
Алкоголь почти не вызывает отравлений. Недавно некий психиатр заявил, что, как известно, в Японии практически нет настоящих алкоголиков.
Однако считать, что алкоголь не наркотик, а просто еще один продукт питания, — большое заблуждение.
Алкоголь — не просто вкусное угощение. Какое бы виски, какой бы коньяк я ни пил, в конце концов они всегда сваливают меня с ног, отнимая сознание. Я пью, чтобы опьянеть, а опьянев, засыпаю. И это лишь один из производимых алкоголем эффектов.