Быстрое и сокрушительное поражение Польши породило эйфорию, которая, однако, не могла заслонить понимание того, что решение самых серьезных проблем просто отодвинуто. Гудериан разделял разочарование солдат в том, что не сбылись прогнозы фюрера относительно автоматического выхода из войны западных держав после победы Германии, хотя это едва ли удивило его. В письме к Гретель от 4 сентября он пишет: «Тем временем политическая ситуация развивалась таким образом, что новая мировая война стала неизбежной. Все это продлится очень долго, и мы должны закалить свою волю и быть готовыми ко всему». Предстояла наступательная кампания на Западе, которой немцы побаивались, тем более, даже план еще не был разработан. Прежде всего, необходимо было быстро передислоцировать на запад армию, которая нуждалась в отдыхе и пополнении людьми и матчастью после передряг польской кампании. Первоначально это рассматривалось в качестве оборонительной меры против ожидавшегося, но так и не состоявшегося наступления французов. По меньшей мере, половина танков нуждалась в переборке ходовой части и двигателей. Вывод германских войск из зон, передававшихся русским, проходил в спешке, и некоторое снаряжение пришлось бросить, зато основная часть армии (включая Гудериана) не стала невольными свидетелями ужасов, творимых зондеркомандами СС в той части Польши, которая сохранилась за Германией. Гейнц Гудериан оставался там два месяца и вспоминает о том «отвратительном впечатлении», которое на него произвели еврейские гетто в Варшаве и Люблине.
Из польской кампании следовало извлечь вполне определенные и очевидные выводы, однако, несмотря на то, что немцы деятельно, с присущей им дотошностью, принялись за ликвидацию мелких недостатков и огрехов в работе тыловых служб, в методах и организации, было совершенно ясно – истинное значение достигнутого в Польше ускользнуло даже от их собственных командиров. В корне неверного понимания проблем лежало всеобщее убеждение, будто у поляков изначально не оставалось ни малейшего шанса, что им нечего было противопоставить огромной военной мощи Германии, – разумеется, с течением времени та, действительно, имела бы подавляющее превосходство над Польшей. Такое убеждение соответствовало тщательно отработанным аргументам, которыми оперировали представители противоборствующих лагерей в высшем командовании. Танковые войска и люфтваффе старались, каждый себе, урвать побольше ассигнований и фондов. История свидетельствует, что в рамках всеобъемлющей концепции воздушной мощи авиация в качестве инструмента силы играла важную роль. Но та же история напоминает нам, что захват и контроль территории противника осуществляются лишь наземными силами. Именно это и сделали танковые войска, причем с такой скоростью и эффективностью, что польское сопротивление просто не имело шанса адаптироваться к постоянно изменяющимся обстоятельствам. Объектом наибольшей критики при анализе боевых действий в Польше стала пехота, на которую по различным причинам валили все неудачи и промахи. Указывалось, что ей не хватало боевого пыла предков, и можно было предположить, что если бы сухопутные силы вели войну по-дедовски, на конной тяге и пешими переходами, как того хотел Бек, то кампания затянулась бы надолго, и за это время союзники успели организовать сокрушительное наступление на Западе. Отсюда можно было выдвинуть аргумент, что если бы не Гудериан с его идеей использования танковых групп для разгрома основных сил противника, война закончилась бы с иными для Германии последствиями. Кое-кто из военачальников оперировал в дискуссиях этим аргументом, но Гитлер сделал свои собственные выводы.