В глазах Нэлии мелькнула усмешка.
— Минахмат Султанович запрещает?
Она еле заметно кивнула головой.
— Куда ты ходила? К подруге?
— На дорогу.
— Мать встречать?
— Мужа. Он в Салаватово живет.
— Мужа?
Она покраснела.
— Когда же ты вышла замуж?
— Зимой.
— А сейчас гостишь у отца?
— Нет. Муж — там, я — здесь.
— А чего не переходишь к нему?
— Нельзя… — Она не договорила: в прихожей заскрипели половицы — и бросилась к сараю, где блеяли овцы.
Вышел Аллаяров, одетый в брезентовую пожарную куртку.
— Ай-яй, плохо дело! Лошадь устанет, старуха промокнет.
Увидел калоши, висевшие на плетне, метнул крепко посоленное русское слово, не по-стариковски прямой зашагал через двор.
Я возвратился в горницу. Казанков по-прежнему лежал и курил. Сквозь дым проступали вздыбившиеся в углу чуть не до потолка одеяла, подушки, кошмы, ярко-пестрые, чистые, тщательно свернутые.
— Хватит чадить, Сергей, — сказал я.
Он затушил папиросу, вскочил и сел на корточках перед окном.
— Вот чертовщина. Поливает и поливает. Скорей бы развалило тучи. Хотя бы на час. Так хочется, чтобы было солнце. Сбегали бы к речке, поудили. Ну и разнепогодилось. Знал бы — дома сидел. Этак проваляешься пятидневку, а у меня заказов хоть отбавляй.
Казанков занимался частной практикой. В городе, неподалеку от базара, стоял его каменный дом, обнесенный зеленым забором. Под номером и на дверях калитки были привинчены таблички: «Зубопротезный техник С. С. Казанков. Принимает по вторникам, четвергам, субботам с 10 до 18 ч.»
Я вспомнил все это и решил поддеть Казанкова.
— Доходы пропадают, а налог плати. Разоришься?
Казанков презрительно щелкнул языком.
— Я разорюсь? Держи карман шире. Мужик я увертливый: в ежовых рукавицах не возьмешь.
Он довольно засмеялся.
Смеялся он странно: сжимал губы, надувал щеки, звуки рокотали у него во рту, а затем выхлопывались из хрящеватого носа.
Зинур отложил книгу и запустил пальцы в свои длинные волосы, что распались надвое и свисали иссиня-черными крыльями. Брови его косо спускались к вискам. Широко раздвинутые ноздри и перепонка между ними, как бы вмятая внутрь, делали физиономию Зинура плоской и добродушной.
— Сиди не сиди, идти нужно, — сказал он. — И что я буду делать с Бикчентаевым?
— Описывай имущество да и только, — сердито заметил Казанков. — Твое дело маленькое. Суд решил — исполняй. За каждого переживать, этак быстро окочуришься.
— Дети у него, жена, — вздохнул Зинур и тяжело покосился на Казанкова. — Ты, Сергей, деньги лопатой гребешь… А побыл бы продавцом сельмага, не то бы пел.
Мне надоело томиться без дела да слушать никчемные разговоры зубопротезного техника и Аллаярова, и я пошел вместе с Зинуром. Ноги часто разъезжались на красной глине дороги. В низинке, возле заслоненной тальниками речки, чавкали топоры, фыркал движок, блестела горбатая стрела автокрана. Там строили пионерский лагерь. Неподалеку от городьбы будущего лагеря мы свернули в рощу. Зелеными пластами простирались над затравеневшим проселком ветки вязов. Чуть просвечивало медно-черное небо. Всосавшиеся в землю сизыми корнями, громоздились черные, в шершавых буграх стволы. Угрюмо. Полутемно. Шлепнется лягушкой увесистая капля, и снова тихо, и только наверху, на кронах, задумчиво топчется дождь.
У обгорелого коренастого вяза, толстая и кривая вершина которого напоминала голову лося, нам встретился парень в брезентовом дождевике. Рослый, малиновые губы слегка выворочены, грустно смотрят из-под капюшона зеленые глаза.
— Здравствуй, Рафат, — приветствовал его Зинур.
— Здравствуй.
Они встряхнули друг другу руки и заговорили по-башкирски. Зинур о чем-то спрашивал Рафата, тот глухо и коротко отвечал, а жесты его выражали отчаяние и беспомощность.
— Ничего, ничего, — сказал под конец Зинур и одобряюще похлопал Рафата по плечу.
Рафат пошел дальше, шлепая широкими ступнями. Он так сильно сгорбился, что казалось, будто несет какую-то вещь на спине под дождевиком.
— Кто это?
— Муж Нэлии.
— Горе у него, что ли? Убитый какой…
— Да, горе. Хочет забрать Нэлию к себе, а родители не разрешают. Мои тоже против. Сватал Нэлию, старики договорились: через год она переедет к Рафату. Обычай такой, вредный обычай, глупый обычай. Муж после свадьбы калым готовит — выкупить жену. Рафат еще должен моему отцу мешок сахару, отрез сукна, штапель, ситец и полторы тысячи рублей.
— Значит, они не жили после свадьбы вместе?