Панегирик Сяо-э перечислял семейно-гражданственные добродетели, высоко чтимые конфуцианством. Историки Китая с давних пор вносили в число записей государственной важности жизнеописания добродетельных людей. Новелла о Се Сяо-э наглядно связана с исторической традицией.
Династийные истории Китая в танское время были непременным чтением образованных людей, подобно религиозному компендиуму «Четьи-Минеи» в старой Московской Руси. Исторические сочинения научили литераторов искусству составлять жизнеописания. Однако в новелле описания удостаивались люди, обойденные официальной историей, не совершившие деяний государственного значения.
По своему художественному единству танская новелла оказалась новым, не виданным до того в китайской литературе жанром, хотя предшествующие литературные завоевания продолжали жить. Наряду с целостными новеллами по-прежнему рождались короткие, сухие записи; обычно они мирно соседствовали в сборниках и антологиях. Судьбы героев новелл, как и ранних рассказов, необычны, в новеллах случаются чудеса, являются духи и сказочные персонажи, обладающие волшебной силой.
Возникновение новелл было вызвано изменением цели творчества. Если раньше важно было записать факт, что-либо чудесное и необычное, чтобы удержать его в памяти, то теперь новеллисты старались развлечь читателя, приковать его внимание, увлечь сюжетом.
Дальнейшее развитие получила тема любви. Любовные истории составили цвет жанра. Ближайшие потомки выделяли новеллы о любви как лучшее, что было создано в танской новеллистике. А любовная новелла, как известно, неотделима от морали и нравов своего времени. Ее трудно понять, не учитывая особенностей тогдашней жизни, и прежде всего сословных представлений танских новеллистов. За внешне незатейливыми сюжетами новелл подчас таится философское содержание. Тема любви проходит сквозь многие новеллы, для одних она — главный мотив сюжета, для других — второстепенный. Герой любовной новеллы принадлежит всегда к тому же благородному сословию, что и сам автор. Иначе обстоит дело с героиней — она может принадлежать и к иному социальному слою, хотя немало новелл рассказывает о любви к девушке из благородного сословия. Тема запретной любви вызвана к жизни тем, что брак и любовь принадлежали к разным сферам в танском обществе. Брак решался всецело родителями, любовь же молодые люди искали сами.
Целый квартал Пинканли в аккуратно распланированной столице Танской империи Чанъани населяли красавицы; самой громкой славой пользовались воспитанницы императорской школы. Большинство обитательниц сызмала получали необходимое для их занятия воспитание частным порядком. Певицы танского времени играли в Китае ту же роль, что гейши в Японии и гетеры в Древней Греции. Их обучали музыке, песне и танцам, с детства учили слагать стихи. В образованности они не уступали своим поклонникам, их профессия не считалась постыдной. Стену между влюбленными воздвигала не профессия, а низкое происхождение женщин, и стена в те времена была непреодолимой. Любовь к обитательнице Пинканли была возможна лишь за наличный расчет. Даже в литературе она не могла увенчаться супружеством. Во всей новеллистике сохранился лишь единственный пример такого брака («Красавица Ли»). Если же возникало глубокое, сильное чувство, то оно приводило женщину к трагическому концу. Для знатных юношей близость с красавицей считалась хорошим тоном. Предосудительной же была любовь к ней, так как влюбленный совершал безрассудства. Он проматывал состояние, забывал об экзаменах, необходимых для карьеры, а худшего несчастья с человеком и быть не могло, по тогдашним понятиям.
Любовь представлялась людям, насколько можно судить по средневековой новелле, как чувство мгновенно возникающее, властное и непреодолимое. Влюбленные заболевают, если долго не видят друг друга; разлука влечет за собой смерть; покинутая женщина не ест и не спит, чахнет, а иногда и умирает («Дочь князя»).
Подобной участи едва не избежал и герой новеллы «Красавица Ли». Обманутый любимой женщиной, он отказывается от пищи и заболевает, но чужие люди выхаживают его.
Так же непосредственны влюбленные и в средневековой литературе других народов — европейской новелле, арабских сказках «Тысячи и одной ночи». Общий голос литературы нельзя назвать случайностью или стилизацией. Средневековый человек несомненно вел себя наивнее, чем люди нашего времени.