— Я вижу, что ты внимательно наблюдаешь мою грациозную походку и стараешься мне подражать; но к чему ты все это делаешь?
— По правде сказать, — ответил ворон, — мне очень нравится, как ты кокетливо выступаешь. Вот я и вздумал научиться тому же и с некоторого времени всячески стараюсь усвоить себе это искусство в надежде, что когда достигну удовлетворительного результата, то выгодно выделюсь среди своих собратий.
— Но, достоуважаемый, — возразила с лукавой усмешкой куропатка, — как пришло тебе это в голову? Нет, ты задумал совсем пустое дело. Ну разве можешь ты сравниться со мною в этом отношении? У нас, куропаток, грация составляет врожденное качество, а ты ведь так и родился на свет с неуклюжими лапами. Словом, ты никогда не в состоянии будешь перенять у меня мою походку, а только даром потратишь труд и время и кончишь тем, что сделаешься посмешищем для всего света. Послушайся же моего доброго совета и выбрось эту мысль из головы.
— Уж если я решился, — отвечал ворон, — то непременно добьюсь своего, хотя бы это стоило мне жизни, потому что я ведь не из тех, кто бросает дело на половине.
С этими словами он стал продолжать свои комичные упражнения. И в течение многих лет он не прекращал своих бесполезных стараний, так что наконец совсем разучился ходить, как ходят вороны.
Обезьяны и птица
Раз на одной горе жили две обезьяны. Кое-как пропитывались они скудною травою, которая там росла. Вот однажды ночью разразилась сильнейшая гроза, после которой стало так холодно, что бедные животные совсем окоченели. В надежде отыскать местечко, где можно бы было укрыться, они обшарили всю гору; но нашли только кусочек рубина, блеск которого приняли за огонь. Тогда поспешно набрали они хворосту, навалили его на рубин и начали усердно дуть, чтобы хворост загорелся от мнимого огня.
Жила тут вблизи также птица. Ей стало жалко бедных обезьян, и она крикнула им:
— Друзья, вы трудитесь совершенно понапрасну. То, что вы считаете за огонь, вовсе не огонь, и сколько вы не дуйте, все равно вам не добиться, чтобы хворост загорелся.
Но обезьяны и не подумали послушаться благоразумного совета птицы, а преспокойно продолжали проделку. Вдруг прилетела туда же сорока. Долго смотрела она внимательно, как надрывались обезьяны, и наконец сказала птице, которая не переставала повторять им свои советы:
— Сестрица, напрасно ты мешаешься в это дело: они все равно не обратят ни малейшего внимания на твои разумные слова. Сколько ты ни уговаривай их, они не оставят своего замысла. Давать советы таким, как они, так же глупо, как стараться пробить лбом стену или натаскать решетом воды.
Но птица, в свою очередь, не захотела послушаться совета сороки. Полагая, что обезьянам мешает понять ее большое расстояние, разделявшее их, и будучи охвачена глубоким состраданием к этим беспомощным зверям, она полетела к ним, решившись еще раз повторить свои увещания и таким образом уговорить обезьян бросить свой напрасный труд. Но обезьяны не дали ей даже времени сесть на землю, бросились на нее и сразу придушили ее.
Давать советы тому, кто не хочет слушать их, значит вредить самому себе.
Голодный волк
Голодный волк рыскал туда и сюда по обширной равнине в надежде найти чем-нибудь поживиться. Вдруг увидал он под кустом зайца, который беззаботно спал после сытного обеда. Волк тотчас же воспользовался благоприятным случаем и тихонько подкрался к беспечному сонливцу. Заяц, которого приближение страшного врага пробудило самым неприятным образом от сладкого сна, быстро вскочил на ноги и хотел было немедленно дать тягу, но волк преградил ему дорогу. И бедный зайка, испугавшись до смерти свирепого вида своего заклятого врага, не нашел иного средства к своему спасению, как только попытаться смягчить его сердце.
— Я знаю, — сказал он волку, — что ты сильно проголодался и что тебе очень хочется полакомиться каким-нибудь жирным кусочком. Но ведь я был бы для тебя слишком мизерным блюдом и мною ты нисколько не утолил бы своего голода. Поэтому дозволь мне всепокорнейше доложить тебе, что среди моих здешних знакомых есть одна лиса, да такая жирная, что не может даже сделать шагу, а все лежит на боку. Я полагаю, что мясо ее — настоящая манна, а кровь вкусна, как нектар. Вот бы тебе полакомиться ею! Не хочешь ли удостоить ее своим посещением? Я охотно сейчас же сведу тебя к ней и хитростью заставлю ее выйти к тебе из норы. И если тебе придется по вкусу подобный лакомый кусочек, то я буду очень рад, а если нет, то ведь я все равно никуда не убегу, и ты во всякое время беспрепятственно можешь скушать меня.