Верблюд подробно рассказал ему, что с ним приключилось, а также сообщил, что теперь намерен был делать, и закончил свою речь такими словами:
— Отныне я готов со всевозможным усердием служить тебе, мой всемилостивейший повелитель!
— Если ты действительно не прочь отдать себя под мое покровительство, — отвечал лев, — то надеюсь, что моею милостию будешь вести здесь совершенно спокойную и беспечальную жизнь.
Верблюд очень обрадовался милостивым словам льва и тотчас же вступил к нему на службу. И скоро уже по одному цветущему виду пополневшего животного можно было видеть, что ему жилось очень хорошо.
Раз лев, будучи на охоте, встретился там с диким слоном. Как и следовало ожидать, между обоими смертельными врагами произошел ожесточенный бой, который окончился для льва очень плачевно: он вернулся к себе домой жестоко избитым и покрытым глубокими ранами. Дрожа от сильного волнения, весь окровавленный, он так и повалился в уголок.
Ворон, волк и шакал, которые были чистейшими блюдолизами, увидав его в таком ужасном состоянии, пришли в совершенное отчаяние. Они испугались, что отныне им совсем нечем будет жить.
Лев, всегда отличавшийся большою заботливостью о своих подданных — этим характерным качеством царей, — тотчас же заметил, в какое грустное настроение они впали, и жалость к ним охватила его великодушное сердце. И он сказал своим верным слугам:
— Мне очень тяжело видеть вашу печаль. Подите и посмотрите, нет ли здесь где-нибудь вблизи какой-нибудь добычи. И когда отыщете что-либо подходящее, то придите сказать мне: я уж позабочусь, чтоб вы не голодали.
Все трое приспешников услужливо побежали исполнять приказ своего повелителя и искать добычи; но напрасно обшарили они весь лес, — им не попалось ни одного сколько-нибудь подходящего зверя.
Тогда для достижения своих целей они решились прибегнуть к хитрости, составили между собою совет и сказали:
— Какой нам толк из того, что этот верблюд живет у нас в лесу? Ни царю нашему он не доставляет никакой пользы своим присутствием, ни мы не можем никак сойтись с этою противною тварью. Посоветуем-ка лучше льву убить его; это обеспечит нашего милостивого повелителя на несколько дней пищей, да и нам перепадет кое-что.
— Нет, братцы, — заметил шакал, — придется нам отказаться от такой мечты. Надо выбросить из головы подобную неосуществимую мысль. Царь когда-то помиловал верблюда и дал торжественное обещание, что тот совершенно беспечально будет жить у него на службе. Поэтому всякий, кто вздумал бы посоветовать ему теперь поступить несправедливо и нарушить данное слово, был бы обвинен в измене. А ведь на изменнике — вы знаете — лежит проклятие и Бога, и людей.
— Ну, тут можно помочь делу хитростью, — возразил ворон. — Подождите меня здесь; я немного пройдусь и, может быть, придумаю, как разрешить эту трудную задачу. Надеюсь скоро вернуться к вам с доброю вестью.
С этими словами ворон ушел. Он отправился прямо ко льву и там стал смиренно ждать, чтобы тот заговорил с ним.
Лев скоро спросил его, не заприметил ли он какого-нибудь зверя и не принес ли ему благоприятного сведения о возможной добыче.
— Всемилостивейший царь, — ответил с лицемерным вдохом ворон, — у нас от голода так помутилось в глазах и так ослабели силы, что мы едва в состоянии даже двигаться. Но в моей глупой голове возник один план, и если ты удостоишь его своего одобрения, то мы легко можем выпутаться из беды и надолго запастись обильной пищей.
— Говори, но только короче и яснее, — сказал лев. — Если твой план осуществим, то, может быть, я и дам на него мое соизволение.
— То, что я придумал, — отвечал со смиренным видом ворон, — ты, конечно, уже давно сам предусмотрел своим ясным умом. В самом деле, ну какую пользу приносит нам совместная жизнь с этим верблюдом? Вот прекрасная добыча, которая к тому же сама придет сюда к тебе и добровольно кинется в западню.
Когда лев услыхал такие речи, то у него в глазах сверкнул гнев и он, едва сдерживая свою ярость, промолвил:
— Да будет проклят тот, кто покушается на жизнь своего товарища и хочет вовлечь своего царя в преступление. Сохрани Боже, чтобы я совершил подобную несправедливость! Нет в целом мире такой веры, которая дозволяла бы нарушать данное слово.