— О царь! — возразил ворон самым почтительным тоном, — все, что ты сейчас сказал, — сущая правда. Но ведь не следует забывать и того, что говорят наши мудрецы: «Должно смело жертвовать одним членом для спасения всего тела, одним человеком ради целой семьи, войском — для избавления города от разгрома, городом — ради спасения царя, если тому угрожает опасность, потому что царь крайне необходим для государства и без него оно погибло бы». Поверь, я сумею так устроить дело, что на тебя, государь, не падет ни малейшего упрека в нарушении данного слова.
Выслушав это, лев поник головою и замолчал. Ворон же вернулся к товарищам и передал им свой разговор со львом.
— Сначала, когда я высказал царю свою мысль, — рассказывал он, — тот очень рассердился. Но затем мне удалось уговорить его и заручиться его согласием. Только надо так устроить дело, чтобы с внешней стороны все было безупречно. Пойдемте же к верблюду и со слезами на глазах опишем ему скорбь и печаль царя. Объясним ему, что ведь всем нашим благосостоянием мы обязаны исключительно милости льва, и раз с ним приключилась такая беда, то мы навсегда обесславили бы себя как самые неблагодарные существа, если бы не выказали немедленной готовности пожертвовать для него своею жизнью. Уж, мол, простое приличие требует, чтобы мы все вместе отправились к нашему повелителю, принесли ему благодарность за его благодеяния и милости и объявили, что каждый из нас с радостью готов ныне принести себя в жертву ради его священной особы. Затем мы поочередно станем умолять льва насытиться нашим мясом. Но тут мы постараемся предохранить друг друга от всякой опасности, а устроить так, чтобы жребий пал на верблюда.
Тогда они втроем отыскали верблюда и так искусно сумели уговорить его, что у того даже не возникло ни малейшего подозрения. Затем все они торжественно отправились ко льву. Там, после того как каждый из них сказал царю почтительнейшее приветствие, заговорил сперва хитрый ворон.
— Всемилостивейший государь, — сказал он. — Так как моя привольная жизнь всецело зависит от твоего здоровья и твоих милостей, а теперь как раз нас постигла горькая нужда, то, чтоб помочь беде, я охотно принесу себя в жертву моему повелителю. И хотя моего маленького тельца не может хватить, чтоб вполне утолить твой голод, но я все-таки прошу, чтоб мне по крайней мере предоставлено было избавить моего любимого государя от крайностей нужды.
Но тут другие прихлебатели закричали:
— О ворон, что это взбрело тебе на ум? Да разве возможно, чтоб та крошечка мясца, которая найдется в тебе, хоть сколько-нибудь утолила голод нашего государя?
Услыхав это, ворон тотчас же скромно отретировался назад.
Тогда выступил вперед шакал и, почтительно поклонившись льву, проговорил:
— И я тоже уж давно живу лишь твоими милостями, о царь. А потому я убедительнейше прошу, чтоб ты меня растерзал и моим мясом утолил сбой голод.
— Твоя речь, правда, весьма похвальна, — вступились остальные; — она показывает, что ты вполне готов принести себя в жертву царю. Однако мы боимся, что твое мясо вместо пользы принесет нашему государю один лишь вред.
При этих словах шакал тоже замолчал и отошел прочь.
— Со своей стороны, — промолвил затем волк, — я также приношу свою жизнь к ногам моего повелителя и надеюсь, что он не откажется принять от меня эту ничтожную жертву, скушав меня с аппетитом.
Но тут другие возразили.
— Твое предложение как нельзя лучше доказывает, насколько ты предан нашему повелителю, но ведь твое мясо вызывает боли в горле, и потребление его равносильно яду.
Тогда и волк, подобно остальным, отступил назад.
Теперь наступила очередь верблюда. И сделав глубокий поклон, он сказал:
— Так как все здесь хлопочут о продлении твоей драгоценной жизни, наш многолюбимый государь, — да сохранит тебя Аллах еще на долгие-долгие годы, — то и я, твой всепокорнейший слуга, тоже заявляю, что с радостью готов предоставить свое мясо для твоего царского стола. Соизволи же оказать мне милость и без дальнейших проволочек съесть меня сейчас же!
Тогда лицемеры в один голос воскликнули:
— Слова твои, о верблюд! ясно показывают, как горячо любишь ты нашего обожаемого царя и как сильна твоя привязанность к нему! Действительно, нельзя отрицать, что твое мясо и нежно, и вкусно. Хвала же тебе, добрый товарищ, что ты так охотно жертвуешь собою для нашего благодетеля! Правда, ты умрешь, но зато память о твоем благородном поступке будет вечно жить среди зверей.