Помимо дезинформации, цифровые платформы также геймифицировали политическую и социальную активность, превратив дискурс в соревновательное зрелище. Такие платформы, как Twitter и Reddit, структурировали политическое участие вокруг показателей видимости, вовлеченности и перформативности. Стимулирующие структуры этих платформ не поощряют тонкие дебаты или интеллектуальную строгость, а, наоборот, усиливают возмущение, идеологические проверки на чистоту и коллективные цифровые охоты на ведьм. Культура отмены, фермерство возмущения и вирусные нагромождения возникают не из аргументированной критики, а из стимуляции споров как вовлеченности. Такая геймификация дискурса гарантирует, что наиболее поляризующий и эмоционально заряженный контент будет доминировать в публичной сфере, подпитывая циклы реакционного экстремизма, которые делают конструктивный диалог практически невозможным.
Когда смысл становится нестабильным, власть не исчезает, она приспосабливается. Правительствам и корпорациям больше не нужно осуществлять прямой контроль над СМИ в традиционном смысле; вместо этого они просто наводняют информационную экосистему противоречивыми нарративами, гарантируя, что ни одна единственная истина не сможет стать доминирующей. Эта стратегия, предвосхищенная Бодрийяром и получившая развитие в современном политическом анализе, проявилась в нескольких ключевых явлениях. Одним из наиболее эффективных инструментов современной власти является стратегическая дезинформация - не выстраивание последовательной идеологической позиции, а распространение бесконечных противоречивых нарративов, подавляющих способность общества отличать факты от вымысла. Политическим акторам не нужно подавлять информацию, им нужно лишь разбавлять ее, создавая среду, в которой каждая истина оспаривается, каждый факт вызывает споры, а каждое событие подвергается бесконечной интерпретации.
Эта стратегия выходит за рамки дезинформации и представляет собой более широкую форму нарративной войны. Вместо того чтобы открыто подавлять инакомыслие, режимы позволяют процветать множеству конкурирующих нарративов, фрагментируя оппозиционные движения на разрозненные фракции , которые не могут объединиться под единым началом. Протестные движения, некогда организованные на общих идеологических основах, теперь уязвимы для внутреннего раскола, поскольку цифровой дискурс поощряет гипериндивидуализированную точку зрения, проверку на чистоту и фракционность. В результате возникает политический ландшафт, где оппозиция не подавляется репрессиями, а нейтрализуется путем фрагментации.
Возможно, самым разрушительным последствием этого постмодернистского кризиса является смерть консенсусной реальности. Неспособность установить общие факты сделала демократические процессы нефункциональными. Когда каждая крупица информации оспаривается, само управление становится парализованным. Западные демократии становятся все более поляризованными не только из-за идеологических разногласий, но и потому, что больше не существует согласованных рамок для определения истины. В такой обстановке аргументированные дебаты структурно невозможны. Вместо того чтобы спорить о политике или интерпретации реальности, люди теперь спорят о существовании самой реальности. Это последняя стадия гиперреальности: мир, в котором истиной не просто манипулируют, а делают ее неактуальной.
ДЕЗИНФОРМАЦИЯ КАК УПРАВЛЕНИЕ
В мире, где смысл нестабилен, власть не рассеивается, она эволюционирует, приспосабливаясь к новым механизмам влияния и контроля. Традиционные средства авторитаризма больше не нужны, когда сама информация может стать оружием. Цифровая эра предложила гораздо более коварный метод контроля: намеренное наводнение информационной экосистемы огромным количеством противоречащих друг другу нарративов, чтобы ни одна единственная истина не могла стать доминирующей. Эта стратегия, предвосхищенная Жаном Бодрийяром и получившая развитие в современном политическом анализе, основывается не на подавлении фактов, а на их перепроизводстве, создавая настолько фрагментированную и дезориентирующую реальность, что консенсус становится недостижимым. В этом постмодернистском ландшафте власть действует не через утверждение абсолютных истин, а через разрушение самой возможности истины.