– Но ты почти дала согласие стать хозяйкой в нашем доме. Было два жениха, остался один. У тебя больше нет в-выбора.
– Ну, я могу найти кого-нибудь еще… в Стране Саксов, например.
– Я его убью! П-пожалей человека, он в-ведь ни в чем не виноват!
Гуннхильд отметила, что, несмотря на изгнанный страх перед ведьмами, заикаться Харальд не перестал. Но это ее не огорчало. Если бы он вдруг излечился, она бы, пожалуй, не обрадовалась. Он стал бы не похож на себя, а ей он нравился как есть. Сильного и привлекательного человека даже изъяны красят.
– У тебя было несколько случаев стать королевой, – продолжал Харальд, – но нынешний – самый верный. Меня уже провозгласили конунгом. Если ты сейчас на этом «кольце клятв» пообещаешь стать моей женой, то мы выйдем отсюда как король и королева всей Дании! Впервые за столько веков! К этому стремились все поколения наших предков – и твоих, и моих.
Стало жутко, когда Гуннхильд представила всех этих предков – всех конунгов из рода Инглингов, Скъёльдунгов, Кнютлингов, что отчаянно сражались между собой, убивая тысячи людей, проливая реки крови. А все ради того, чтобы один, тот последний, кто останется победителем, смог наконец назвать себя единовластным правителем всей Датской державы, которой еще никогда по-настоящему не было и которая жила лишь в мечтах племенных вождей. И вот мечта становилась явью. Они, две последние ветви своих родов, сидели рядом в этой тесной избушке, будто в норе, а на коленях у них лежало «кольцо клятв», священный дар Фрейи. Будто маленькое солнце, готовое озарить ярким светом будущее новорожденной Датской державы.
Но не конунги и державы волновали сейчас Гуннхильд. Она не находила слов, чтобы выразить свое счастье – он, единственный для нее мужчина, сам Тор, наконец сказал, что видит в ней свою любовь, жену и королеву. Не так чтобы это искупало все ее потери, но открывало дверь в будущее и позволяло идти вперед, оставив прошлое за спиной. Ее родные мертвы, но у нее есть возможность дать роду достойное продолжение, а значит – все потери преходящи.
Она потянулась к Харальду и снова обняла, желая сказать, что хочет быть с ним всегда, до самой смерти и после нее! Счастье пылало в ней огненно-золотым шаром, и казалось, из этой темной избушки она выйдет прямо на небо. Как и полагается солнцу Дании.
Харальд пылко целовал ее лицо, шею, грудь, давая выход своему напряжению, облегчению, жажде жизни. Неистовое желание слиться с ним и ощутить снова жизнь во всей ее ярчайшей полноте заставляло забыть обо всем, и Гуннхильд уже не смущала старая лежанка ведьмы и потасканный плащ нищенки, который на ней расстелили.
– Предки уже не смотрят! – шепнул ей Харальд. – У старых троллей хватит совести отвернуться…
Когда они шли через ельник обратно, Кетиля Заплатки уже не было на поваленном бревне. Только обломанная палка лежала на мху, больше не нужная вечному страннику.