— Да, Александр Великий, был поистине великим, — отметил Гай. — Никому еще не удавалось покорить такую тьму народов и стран. Если бы не его ранняя смерть, задумка о завоевании страны Серес[13] вполне могла осуществиться.
— Не знаю насчет Серес, но если бы его не отравили, то следующими жертвами стали бы Карфаген и Рим, — ответил я.
— Так, он все-таки был отравлен, а не умер от малярии?
— Конечно, отравлен. Если бы он умер от малярии, то почему тогда не заболел никто из его солдат и военачальников? Условия для жизни у него были намного лучше, чем у простых смертных. Его отравил один из его лучших и доверенных полководцев. Это Пердикка. Он отравил его ядом, называемый «veratrum album»[14].
— Не может быть! — воскликнул римлянин.
— Is fecit cui prodest![15] — ответил я, улыбаясь, хотя знал, что историки склонялись к тому, что Александра отравил наместник Македонии Антипатр.
— Ну конечно! Александр еще при своей жизни назначил его регентом. Но я не согласен с тобой, что он смог бы завоевать Рим.
— Почему же?
— Мы солдаты получше, чем македонцы!
— Вспомни македонского царя Пира. Сколько сражений он выиграл у римских полководцев.
— Но проиграл войну!
— Да, но только потому, что он не был Александром Великим.
В ходе беседы с центурионом я и не заметил, что к нашему разговору внимательно прислушивались кочевники, которые потом перешептывались друг с другом и соглашались с тем, что хану, Тенгри не только подсказывает как победить ханьцев, но и открывает многие тайны мира.
Тут к нам подъехал гонец, который, указав на находящиеся перед нами холмы, сообщил:
— Великий хан! Ханьцы выстраиваются за теми холмами для боя.
Мы, резко подстегнув лошадей, галопом направились на вершину указанного гонцом холма. За нами, не отставая, двинулись все две тысячи всадников.
С вершины я увидел, что китайская армия развернулась в боевом порядке в долине у подножия небольших гор. По центру изготовившейся к бою армии находились копейщики, за ними располагались арбалетчики. За арбалетчиками выстроились остатки успевших бежать от уничтожения у ворот крепости щитоносцы. Фланги пехоты защищала легкая конница.
Напротив китайской армии выстроилась вся кавалерия кочевников.
— Сколько их? — спросил я.
— Двадцать шесть тысяч легких копейщиков, четыре тысячи самострельщиков и почти две тысячи щитоносцев. По бокам по три с половиной тысячи конных лучников, — ответил тут же Угэ.
Получается тридцать девять тысяч против моих шестнадцати тысяч кавалерии, среди которых тысяча женщин. К нам уже мчались командующий туменом канглы и тысячники.
«Я буду против генерального сражения, — подумал я, — они уничтожат нас в рукопашной схватке». Но Ужас, будто прочитав мои мысли, сказал:
— Если ты будешь против этой битвы, то «потеряешь лицо» и канглы уйдут от тебя.
— Почему?
— Потому что все начали верить в то, что тебя ведет Тенгри. И отказать воинам проявить себя перед ним и святыми духами предков в открытой степи и под Великим Синим Небом это все равно, что запретить защищать себя, когда их хотят убить враги.
— Так они уже проявили себя, по меньшей мере, в бою у двух холмов! Тогда тоже над нами было синее небо, — начал злиться я.
— Да, но это была в большей степени твоя заслуга. Они только последовали твоему плану, будучи уверены в легкой победе. Сейчас же все будет наоборот. Тенгри, хоть и благодаря тебе, хочет послать еще одну победу им. Но для того, чтобы победить в этой битве, им нужно постараться. Они уверены, что Тенгри хочет испытать их храбрость и воинскую доблесть.
— А раньше, что он не испытывал их?
— Испытывал, конечно, но никто не знает точно когда. Сегодня же все уверены, что вся небесная конница, в числе которой все их предки во главе с Тенгри, смотрит на них сверху.
Я ничего не сказал, так как был уверен, что все это следствие тогдашней моей беседы с центурионом Гаем, которому я так удачно решил «предсказывать». И теперь думал, как отговорить всех от этой битвы.
Наместник Ши Дань принял решение вернуться в свою провинцию, вымолить у императора прощение, свалив всю вину на Чен Тана, ввязавшего его в эту авантюру. Он надеялся, что, если вернет в Поднебесную большую часть армии, Лю Ши смилостивится над ним. Еще он надеялся, что, сняв осаду с города, хунны не станут преследовать его все еще превосходящие силы. Какого же было его разочарование, когда спустя только два часа, несколько тысяч всадников понеслись на них, выпустив вперед тысячи стрел, а затем, повернув коней, ускакали прочь. Почти сразу на них накатилась новая лавина кочевников, но теперь уже совершенно с другой стороны. И так уже несколько раз за полдня. Арбалетчики не успевали перестраиваться и посылали стрелы уже в спины убегавшим кочевникам, нанося минимальный урон.