Сеньора моя супруга не собиралась ни в чем себе отказывать и совсем не умела беречь копейку. У отца она привыкла к баловству и роскоши, и когда вошла в мой дом, всякая домашняя работа была ей в тягость. Собрав все, что у меня осталось, я снова пустился в денежные дела, так же мало стесняясь выбором средств sicut erat in principio[127].
Я давал деньги под залог, а тесть покупал у меня просроченные заклады или наоборот — смотря по тому, куда склонялась чаша весов; при этом мы старались сбывать эти вещи через вторые руки.
В заклад мы, как правило, брали золотую пряжу, старинное серебро, драгоценные безделушки, и когда находился покупатель, неукоснительно включали в продажную цену стоимость отделки и оправы; кроме того, мы всегда подсовывали вместе с ценными вещицами какую-нибудь дрянь, которую иначе невозможно было бы сбыть с рук.
Выручал я мало; всей прибыли едва хватало на то, чтобы кое-как перебиться. Доход был самый ничтожный, да и все мое состояние значительно уменьшилось, а мы его к тому же нещадно проживали и проедали; однако жениного приданого не трогали: ее собственность считалась у нас неприкосновенной, к своим владениям она меня и на пушечный выстрел не подпускала.
Я выкручивался, как умел: заложенные у меня вещи отдавал напрокат из двадцати процентов за четыре месяца. Нотариус же — это был наш приятель и свой человек — заверял документ о том, что означенная вещь продана за гроши. Затем наш помощник, чьи услуги мы с нотариусом оплачивали сообща, относил деньги, якобы вырученные за продажу, владельцу просроченного заклада, сообщая ему, что вещь с трудом удалось продать. Тот давал расписку в получении денег, вещь переходила в мою собственность, и вот вам вся операция.
Мы нередко прибегали к одному хитрому и тонкому приему, чтобы должник не мог выскользнуть из наших когтей, воспользовавшись дворянским званием или какими-нибудь другими привилегиями.
Прежде чем поверить деньги в долг, мы наводили справки, надежный ли он должник. Если оказывалось, что у него есть чем уплатить и что деньги он берет лишь по неотложной надобности, то мы давали ему ссуду без дополнительных обеспечений; впрочем, случалось, что даже самые надежные и проверенные должники нас подводили. Если же о ссуде просил человек неизвестный, не внушавший безусловного доверия, то мы предлагали ему привести поручителя или же давали деньги под залог недвижимой собственности. Когда выяснялось, что владения эти принадлежат не ему или отягощены многочисленными арендными платежами, так что на каждой черепице и на каждом кирпичике наросло долгу не меньше, как на несколько эскудо, это нас ничуть не смущало. Напротив, того-то мы и ждали и тотчас же требовали от просителя формального подтверждения за личной подписью, что владения эти принадлежат действительно ему, расположены на государственных, а не на сеньориальных землях, свободны от арендных выплат — как временных, так и пожизненных, — не заложены и не обременены какими-либо иными долгами. Когда же сей должник не приносил денег в срок, мы напускали на него нашего знакомого альгвасила, с которым было условлено, что он берет себе определенную долю десятинного сбора со всех дел, попадающих в его ведение благодаря нам, и тут же предъявляли иск об описи имущества должника или его поручителя.
Вздумай он упираться и отказаться от выплаты, тут-то и грянет над ним гроза, какой он и не ждал: мы затевали против него уголовное дело; обрушивали на несчастного бесчисленные беды; изобличали в том, что имущество его отягощено долгами, и топили его, обвинив в злостном обмане и мошенничестве. Благодаря этому приему мы могли действовать наверняка и без подобных предосторожностей никогда в долг не давали.
Похвально это или непохвально, — я знаю и сам; а впрочем, куда люди, туда и мы; на совести у нас давно наросли мозоли, так что она нисколько нас не беспокоила.
Про себя же могу сказать, что за все время, пока занимался такими делами, я ни разу по-настоящему не исповедовался, а если и заглядывал в исповедальню, то больше для вида, чтобы священник не осердился и не отлучил меня от церкви.
А почему я боялся бога, это я вам сейчас объясню. Ведь я обещал закладчикам вернуть полную стоимость вещи, как только она будет продана, ибо для них это был вопрос жизни; а между тем тайком пускал в оборот одновременно по пятнадцать — двадцать закладов и ни разу не сознался должникам, что употребляю их добро для незаконных и ростовщических операций. Я молчал об этом даже на исповеди и тем лишал себя возможности достойно и с чистым сердцем принять святое причастие; и все ради того, чтобы урвать и оттягать втихомолку то, чего не мог отнять открыто.