Сеньор осенил себя крестным знамением и ответил: «Не может этого быть». И прибавил в сильной досаде: «Не настаивайте, ваша милость; столько отростков на рогах у оленя — дело невиданное; я отказываюсь верить вам, и даже учтивость не требует говорить, что я верю». На что кабальеро, полагаясь на свои годы и родство с сиятельным лгуном, ответил смелым и насмешливым тоном: «И все же, ваше сиятельство, удовольствуйтесь тем, что имеете доходу на шестьдесят куэнтос больше, чем я, и не старайтесь быть в придачу бо́льшим, чем я, вралем. Дозвольте мне, при всей моей бедности, врать сколько душа просит, благо от этого нет урона ни чужой чести, ни карману».
Бывают шуты вовсе неученые и даже от рождения придурковатые, которые иной раз говорят хотя и забавно, но загадочно и многозначительно: невольно приходит на ум, что их устами глаголет бог, и он же велит им промолчать, когда болтать не следует.
Такой случай произошел с одним шутом, любимцем весьма могущественного сеньора. Незадолго до того сеньор этот сместил с должности одного из своих главных министров, по причинам, сохранявшимся в глубокой тайне. Увидя входившего в покои дурака, господин спросил его, что говорят придворные, а тот в ответ и скажи: «Вы дурно поступили, уволив Н. без повода и основания». Государь, отлично знавший, за что прогнал своего министра, решил, что юродивый болтает сдуру, и ответил: «Никто при дворе этого не думает и не говорит. Ты все выдумал: он был, как видно, твоим дружком». Но дурак возразил: «Моим дружком! Вот вы и соврали, клянусь богом! Мой настоящий дружок — вы, а слова это не мои, все кругом так говорят».
Сеньору стало досадно, что среди придворных обсуждаются его поступки, и, желая узнать, не было ли в числе ворчунов лиц значительных, он сказал: «Ты говоришь, что слышал это от многих? Так назови мне хоть одного, раз ты мой дружок». Юродивый задумался, и сеньору показалось, что он перебирает в памяти придворных, ища нужное имя, но дурак вдруг прокричал злобным голосом: «Это говорила святая троица! Теперь выбирайте, кого из троих схватить и наказать!» Сеньор, видя в сих словах знамение небесной воли, положил предать дело забвению.
Но при дворах государей водятся и такие фигляры, которые на то лишь и годятся, чтобы плясать, играть на инструментах, петь, сплетничать, кощунствовать, драться на ножах, лгать и обжираться. Все они заядлые пьяницы и буяны, каждый заражен каким-нибудь гнусным пороком, а иные — всеми зараз. И эти-то молодцы бывают у своих сеньоров в столь великой чести, что им все сходит с рук, даже смертные грехи! Их балуют подарками, рядят в дорогое платье, осыпают золотом, чего никогда не дождаться почтенному и мудрому человеку, пекущемуся о государственных делах и благополучии государя, дабы прославить его имя и возвеличить род.
Больше того, если почтенный человек пожелает дать совет в важном деле, то ему будут в глаза смеяться и с мнением его никто не посчитается. Государевы управители и законники, снедаемые тщеславием и ослепленные завистью, скажут, что совет никчемный, хотя сами отлично понимают его пользу; но они хотят показать, что не зря едят хозяйский хлеб. Можно ли допустить, чтобы другой возвысился в глазах господина и получил часть милостей, которые должны достаться им одним? Таким-то манером и отвергаются мудрые советы. Честолюбцы не позволят, чтобы чужак их опередил и мог бы потом сказать: «Этот совет подал я». Вот почему так много дурного остается неисправленным и так много хорошего — недоделанным.
Если же поданная мысль такова, что могла бы принести пользу им самим, то они холодно говорят советчику (чтобы после не платить и не благодарить за совет): «Это мы давно знаем; предложение ваше никуда не годится». Да черт их возьми! Только тем и не годится его совет, что не они первые до него додумались! И, движимые высокомерием и алчностью, выпроваживают его вон.
Они поступают как аптекари, которые толкут и растирают целебную траву, выжимают из нее сок, а остальное выбрасывают на помойку: сначала они в меру своих способностей вникают в дело, затем оттирают настоящего автора, смешивают его с грязью, выдают его мысли за свои и присваивают себе все преимущества.
Есть среди них и такие, что напоминают пузатые сосуды с узким горлышком: чужие мысли они вбирают туго, медленно заполняют брюхо тем, что им втолковывают; но сколько ни толкуй, сколько ни вдалбливай — как не умели понять, так не умеют и другим объяснить.
Вот и погибают благие начинания, потому что пройдоха не способен уразуметь дело и сравниться с тем, кто ночами не спал, обдумывая все до мелочей. А впрочем, пусть хапают на здоровье! Я не намерен с ними тягаться и не позарюсь на их барыши.