Таким-то манером среди разнообразных увеселений прошел я курс богословия, и в конце последнего года, когда я уже готовился стать бакалавром, понесли меня грехи в воскресный вечер на ромерию[154] в Санта-Мария-дель-Валь. Бывают в жизни такие гулянья, что лучше бы ты сидел дома со сломанной ногой. С этого дня начались мои несчастья, тут поднялась та буря, которая разбила мою жизнь, развеяла состояние и погубила честь.
Отправился я туда с единственной целью посетить святую обитель божью. Но, войдя в церковь, я увидел в толпе несколько молодых и весьма миловидных женщин. По привычке, думая же совсем о другом, подошел я к чаше со святой водой, опустил в нее пальцы и окропил лоб; но глаза мои, словно прикованные к этим женщинам, ни разу не обратились ни к алтарю, ни к чаше со святыми дарами. Я преклонил колено, выставив другую ногу вперед, точно арбалетчик в засаде, осенил себя вместо крестного знамения какой-то торопливой закорючкой и сразу же направился туда, где находились мои красотки. Но они уже встали и, выйдя из церкви, пошли вдоль по тополевой аллее к берегу реки, выбрали там удобную лужайку и уселись, словно на ковре, на зеленой травке.
Я шел за ними следом, видел, где они расположились, и издали наблюдал, как, немного отдохнув, они начали доставать из рукавов взятые с собой закуски; тут я к ним и подошел. Общество состояло из вдовы-трактирщицы с двумя дочками, прекрасными, как Кастор и Поллукс[155], и их подружек, молодых девушек, исполненных прелести и грации. Но та, что носила имя Грация — старшая дочь трактирщицы, — настолько превосходила остальных красотой, что всех затмевала; они были звезды этого небосклона, а моя Грация сияла среди них подобно солнцу.
В Алькала меня все знали: я жил там уже семь лет, одевался всегда хорошо, считался одним из лучших студентов университета и слыл богачом. Девушки были большие насмешницы и хохотушки. Они приступили к закуске; я напросился к ним в компанию и, весело посмеиваясь, снял шляпу. Но лучше бы я не обнажал свой лоб, ибо его вскоре снабдили двумя такими ветвистыми украшениями, что и шляпа не могла их скрыть.
Впрочем, оставим пока сей предмет; прежде чем продолжать повествование, я хотел бы уведомить вас, что расходы на обучение, а именно: на книги, экзамены и университетское одеяние, привели к тому, что я потратил ровно столько, сколько имел. Деньги у меня еще были, но мало, слишком мало для посвящения в сан, а я не мог получить степень бакалавра богословских наук до того, как стану священником, что было никак невозможно для человека, не имевшего капеллании[156]. У меня не оставалось другого выхода, как обратиться за помощью к тестю; он поддерживал со мной дружбу, которой до сих пор ни разу не изменил.
Он подбодрил меня и дал не только добрый совет, но и средства к его исполнению; если человек может помочь и советом и делом, то было бы недостойно ограничиться одним советом и не оказать помощи. Тесть обещал передать мне в пользование приданое моей покойной жены, чтобы на эти деньги я основал капелланию в память о ней, а сам подписал бы контррасписку, которая содержала бы указание на истинную принадлежность денег, а также обязательство вернуть их по первому требованию. Вот вам и еще один пример злоупотребления контррасписками: через них нарушаются установления святых соборов, и все это совершенно открыто; никто не боится гнева церкви и наказания за столь явную симонию.
Боже правый! Не пора ли пресечь сие вопиющее зло! Но не будем рвать нить нашего повествования. Я горячо поблагодарил тестя и поцеловал ему руку, восхищенный тем, как охотно он шагает со мной плечом к плечу, сопровождая по дороге в ад. А что, разве это не правда?
Я уже слышу ваш ответ: нечего, мол, тебе соваться не в свое дело и судить вкривь и вкось о разных предметах. Просто я не мог удержаться, а лучше бы удержался.
— Эх, брат Гусман, твое ли это дело? Или тут есть для тебя какая-нибудь польза иль корысть?
— Это верно: чего нет, того нет.
— Неужели ты воображаешь, что первый заметил зло или что ты последний, кому придется о нем говорить? Занимайся своими делами, говори о том, что тебя касается: как ты подсел к девушкам и прервал их завтрак, а с ним вместе и повествование. Обратись же к своим делам. А высокие материи оставь для тех, кому они по зубам.
155
156