В ту ночь хозяин работал у себя в кабинете, но тотчас послал за мной, отложив в сторону бумаги; когда я к нему явился, он не сказал ни слова, пока все посторонние не удалились и мы не остались с ним наедине. Тогда он спросил, при каких обстоятельствах я упал и где это произошло. Я ответил, что в ожидании условного знака стоял в подворотне на другой стороне улицы, как вдруг в дверь выглянула камеристка Николетта и стала махать мне руками, чтобы я поскорее подошел. На радостях я пустился прямо через улицу, чтобы не тратить времени на обход по более сухому месту, неосторожно наступил на камень, он подо мной закачался, я потерял равновесие, не смог удержаться и плюхнулся прямо в лужу. Николетта же, заметив, что к месту происшествия сбегается народ, захлопнула дверь, и мне пришлось вернуться ни с чем.
Тогда он сказал:
— Ну, это еще полбеды. Не везет нам с этим делом, Гусманильо. Ты приступил к нему, как видно, в недобрый час и к тому же во вторник. Беда случилась с тобой по моей милости и у меня на службе.
— Не будем считать эту маленькую неудачу бедой, ваше сиятельство, — отвечал я, — и заносить ее в графу несчастий. Может статься, вышло бы много хуже, если бы я добился цели. У нас в Испании говорят: ногу сломать — к счастью. Муж был дома, а я ведь не знаю, зачем меня звали; кто поручится, что меня не ждала западня? Пока я беседовал бы с сеньорой, радуясь своей удаче, нас могли услышать — вот тогда мне пришлось бы худо.
Ведь я уже давно верчусь около их дома, и об этом ходит немало разговоров. Правда, многим известно, что я ухаживаю за Николеттой, но другие этого не знают и думают, что тут пахнет кое-чем похуже. Уже с неделю «славный старец дон Бельтран»[36] при встрече со мной кривится как середа на пятницу. Раньше он всегда вступал со мной в беседу, расспрашивал, какие дамы блистают нынче при дворе и не появилась ли какая-нибудь новая красавица испанка; а теперь никогда не останавливается поболтать, а если я снимаю шляпу и отвешиваю поклон, притворяется, что не замечает меня, и проходит мимо с таким видом, словно аршин проглотил.
Так я говорил, а господин мой внимательно слушал, время от времени приподнимая брови, из чего я заключил, что он не пропускает мои слова мимо ушей. Я прочел его мысли и разгадал намерения: он опасался за себя и за честь своего дома; его добрая слава могла пострадать от огласки, поскольку оскорбленное семейство состояло в родстве с самыми влиятельными и видными лицами в городе.
Я же постарался подлить масла в огонь такими речами:
— Ничто на свете не может смутить или напугать меня: я давно знаю, что судьба ко мне беспощадна, и всякий, кто имеет со мной дело, рискует жизнью и ставит на карту свою честь. Но у меня достанет мужества спокойно встретить любой удар, ибо горький опыт научил меня переносить страдания с твердостью и не терять надежды. Я всегда готов к худшему и вместе с тем верю в удачу и потому спокойно иду навстречу своей судьбе, удары коей никогда не бывают страшнее ее угроз. Но если бы я пал духом, злой рок преследовал бы меня свирепо и неотступно.
Все случившееся — пустяк, и вторник тут ни причем: я не верю в приметы, да и вашему сиятельству не пристало быть суеверным Мендосой[37] и повторять бредни испанцев насчет вторника, как будто этот день заклеймен каким-то особенным проклятьем, а другие дни — лучше. Но если и так, пусть проклятье падет на меня одного, пусть на мою голову обрушатся какие угодно грозы — я не пророню ни единого слова, которое могло бы причинить вам ущерб. Не придавайте значения пустякам, ваше сиятельство, все это вздор. Я же готов служить вам верой и правдой до конца моих дней, что бы ни случилось и чем бы это ни кончилось. А впрочем, на вашем месте я не только бы оставил это дело, но не стал бы вообще появляться на той улице, чтобы не давать пищи пересудам. Да и хлопоты наши ни к чему не ведут. И то сказать, если из тысячи дней невозможно выбрать ни одного подходящего для свидания, то ведь и всей жизни не хватит и придется увековечить ваше ухаживанье наподобие майората, чтобы плодами его могли воспользоваться наследники.
37