— А вон тетя Марина! — с придыханием прошептала Маргарет.
Герцогиня Кентская была особенно обворожительна в белом платье из парчи, украшенном розовыми и серебристыми цветами.
Процессия в белом медленно продвигалась к золотисто-красным тронам. На груди короля сияло несметное множество звезд — казалось, в Млечном Пути их и то меньше; а наряд королевы сверкал почти столь же ярко.
Все дебютантки по очереди останавливались перед августейшей парой, а когда громко провозглашалось ее имя, каждая опускалась в почтительном реверансе. Позади девушек швейцары с длинными жезлами ловко подхватывали длинные, кружевные шлейфы, а когда поклон завершался, умелым движением набрасывали их девушкам на плечи. Вокруг выстроились полукругом родственники, покровители и поклонники, жаждущие засвидетельствовать столь важный момент.
— И это всё? — вдруг спросила Лилибет.
Мэрион нахмурилась:
— Что ты имеешь в виду?
— Они наряжаются и выстаивают эту огромную очередь лишь для того, чтобы поклониться маме и папе? — уточнила принцесса.
— Совершенно верно.
— Глупость какая! Когда я стану королевой, у меня такого и в помине не будет!
Мэрион не сдержала торжествующей улыбки. Уж она-то сделает из принцессы феминистку!
Чуть позже, вверив девочек няне, Мэрион поспешила к себе в комнату. Путь ее пролегал через картинную галерею под сводчатым стеклянным потолком, сквозь который в помещение проникал дневной свет. Как и всегда, она ненадолго остановилась в зале, чтобы полюбоваться работами старых мастеров. Картины, висевшие на обитых парчой стенах, были великолепны!
— Мэрион! — вдруг окликнул ее кто-то.
Голос был звонкий, слегка надменный и… знакомый.
Мэрион присмотрелась. На одном из золотисто-белых диванчиков, расставленных по галерее, лежала блондинка в белом платье. Ее золотистые локоны были украшены белыми перьями.
— Дебо! — воскликнула Мэрион.
Младшая сестра Декки из хорошенького ребенка превратилась в красивую женщину. Как и у многих знатных дам, кожа у нее была безупречной — будто созданной для того, чтобы драгоценности на ее фоне смотрелись как можно эффектнее. Они поблескивали у нее на шее и на изящной ленте, которой были повязаны волосы, завитые крупными локонами.
— Там так тесно — не протолкнешься, — сообщила Дебо, беспечно махнув рукой в белой перчатке в сторону бальной залы. — Вот я и решила выйти ненадолго, перевести дух. Кстати сказать, я сегодня познакомилась с двумя симпатичными герцогами. Один из них был особенно мил.
— Рада слышать, — проговорила Мэрион, намереваясь уйти.
— Прими мои соболезнования, — с удивительной искренностью произнесла Дебо.
— Спасибо, — отозвалась Мэрион, немало удивившись, что весть о смерти ее матушки распространилась так далеко.
— А ведь он был еще так молод… Какая потеря…
Мэрион вдруг почувствовала странную отрешенность. Судорожно вздохнув, она пошатнулась и схватилась за подлокотник кресла, чтобы не упасть. Ее не оставляло ощущение, что все это происходит не с ней, а она лишь наблюдатель со стороны. И когда она, собравшись с силами, задала вопрос, ее собственный голос показался ей далеким и чужим:
— О ком это ты?
— Как?! Ты не слышала о Валентине? — Зеленые глаза под белыми перьями удивленно округлились.
Обрывки музыки, доносящиеся из бальной залы, слились в единый, неразборчивый шум.
— А что случилось? — одними губами прошептала Мэрион, хотя уже прекрасно знала, каким будет ответ…
В ту ночь она никак не могла уснуть: ворочалась с боку на бок, прислушиваясь к жалобному плачу ветра в печной трубе. Потрясение потихоньку проходило, а душой овладевала тоска. Бывает, что после сильного ожога кожа ненадолго немеет, и боль не чувствуется, — вот и Мэрион теперь испытывала то же самое. Она понимала, что боль непременно придет, и ждала, пока волна мучительных страданий и горя не нахлынет на нее, точно мощный поток на плотину, и не потопит под собой. Но горестного чувства потери все не было. Вместо него на Мэрион тяжелым грузом опустилась печаль, смешанная с сожалением и… с облегчением. Наконец-то она обрела окончательную свободу.
Глава сорок третья
— Девять детей! Подумать только! — воскликнула Аллах, помогавшая Лилибет застегнуть пышное платье.
— Как у старушки, которая жила в башмаке на опушке![63] — заметила Маргарет, с восторгом разглядывая себя в зеркало.