Королева снова оперлась о зонтик.
— История — это самый фажный предмет! Куда фажнее арифметики!
— Но ведь без арифметики — никуда, — возразила Мэрион. Слова королевы настолько ее потрясли, что она не смогла сдержаться.
— Не нужна Лилибет арифметика! — заявила та в ответ, перебив девушку. — Ей федь в жизни не придется следить за семейным бюджетом!
— А поэзии вы их учить будете? — громогласно осведомился король. — Мне вот всегда нравилось стихотворение про холодную зиму[17]. Это шедевр, как по мне!
— Да, пример отличный, — вежливо согласилась Мэрион.
— Как вы сказали?! Комичный? — переспросил король, явно не расслышав ее ответа.
Сказать по правде, она и впрямь улавливала печальный комизм. Не в стихотворении Кристины Россетти, а в поведении августейшей четы. Совсем не правильно с их стороны заковывать внучку в цепи викторианского образования. Впрочем, герцог с супругой тоже хороши. Прекрасно, что они не запрещают детям шалить, но ради блага Елизаветы они просто обязаны воспротивиться этому произволу, а не отмахиваться от него, принимая равнодушный вид. Кто, в конце концов, в ответе за эту девочку?
«Впрочем, моя ли это забота», — подумалось ей, когда король с королевой, развернувшись, пошли восвояси. Все равно ведь она здесь ненадолго.
На террасу вышла герцогская чета. Мэрион подумала, что это все до боли напоминает спектакль. Одни актеры ушли со сцены, а им на смену тотчас явились другие.
Правда, выглядели герцог с герцогиней уже совсем по-другому, точно и вправду успели за это время сменить не только одежду, но и роли. На герцоге теперь был темно-синий комбинезон, а на его супруге — высокие резиновые сапоги и старое твидовое пальто с поясом. Они напоминали пару бродяжек.
Мэрион думала, что ее начнут расспрашивать о разговоре с королем и королевой, но у герцогини на уме явно было совсем другое.
— Надеюсь, у вас легкая рука и в садоводстве вы понимаете! — весело воскликнула она.
От мысли, что ей придется еще и в саду возиться, Мэрион охватили печаль и негодование. Она ведь приехала в Лондон вовсе не для того, чтобы копаться в клумбах! Она надеялась увидеть высший свет, побывать в галереях — словом, культурно обогащаться при любой возможности.
Спустя час ее единственное приличное платье было все в репейнике, как и чулки, которые к тому же порвались так, что их было уже не спасти. А еще одежда насквозь пропахла дымом, поднимавшимся от огромного костра, в котором герцог жег мусор. Мэрион с раздражением вспомнила, какие просторные шкафы стоят в спальне у герцогини — и какой крохотный шкафчик выделили ей самой.
— О, запах дыма! — воскликнула герцогиня по-французски, поравнявшись с костром. — Как он чудесен! Его ни с чем не спутаешь!
«А особенно если деться от него некуда», — мрачно подумала Мэрион, в отчаянии глядя на свои ладони. Она поломала себе все ногти, пытаясь выполоть из земли одуванчики. Некоторые корни оказались длинными и толстыми, точно пастернак, и никак не поддавались. Первоначальное впечатление о герцогах Йоркских, которые сперва показались ей просто необычными людьми, сменилось убеждением, что они не в своем уме — и это еще мягко сказано. Ей вспомнились новостные статьи, которые она прочла только сегодня утром. Казалось, это было тысячу лет назад. По всей стране люди страдают от голода и безработицы, а королевский сын, у которого дом полон лакеев, разгуливает по саду в резиновых сапогах, точно Мария-Антуанетта в мужском обличье. Смех, да и только.
Позади раздался хохот герцогини.
— Роберт Луис Стивенсон говорил, что самое интересное занятие на свете — это выпалывать сорняки!
«В этом-то он явно ошибся», — сказала про себя Мэрион. А может, просто пошутил. Она опустилась на корточки, подобрав под себя перепачканные туфли-лодочки, которые еще недавно были чистыми и блестящими, и окинула взглядом своих «коллег». Никто из них особой радости от работы в саду явно не испытывал.
Дворецкий Эйнсли катил тачку, стараясь не терять привычного достоинства, а шофер мел листья, заметно приуныв. А неподалеку от него герцог с энтузиазмом помешанного орудовал пилой. На земле вокруг уже валялось несколько толстых ветвей и инструментов — таких острых, что, казалось, при одном взгляде на них уже можно было порезаться. Мэрион вновь вспомнилась Мария-Антуанетта. Пожалуй, герцог с супругой почти заслуживают того, чтобы на них кинулась разъяренная толпа.
— Сыграем в мяч, а, мисс Кроуфорд? — услышала Мэрион и обернулась.
17
Стихотворение Кристины Россетти «In the Bleak Midwinter», опубликованное в 1872 году и впоследствии ставшее популярным рождественским гимном.