И это тоже называется взрослой жизнью.
На следующий день мы с Евгением были в Петербурге. Двуколка остановилась на Малой Морской улице напротив двухэтажного особняка в духе позднего классицизма. Тяжелого, серокаменного, давящего на меня так, что я, стоя на тротуаре, оробела, с трудом представляя, как смогу быть хозяйкой здесь…
Однако не успела я и вздохнуть по этому поводу, как Ильицкий подхватил меня на руки и решительно направился к дверям, пока прохожие не начали оглядываться.
– Традиция такая есть, – пояснил он.
– Мне все-таки нравятся твои традиции, – рассмеялась я – страха как не бывало.
Перенеся через порог, Ильицкий поставил меня на пол и теперь только поинтересовался:
– Ну, как тебе?
Я немного замешкалась с ответом. Окинула взглядом обивку диванов, которая была модной разве что в прошлом десятилетии, пыльные окна, потемневшие подсвечники и пол, не мытый, кажется, с тех же времен, когда модною была обивка… Словом, дом уже не пугал меня – я смотрела на это все и лишь оценивала масштабы работ.
Мне стало даже понятно, отчего матушка Евгения наотрез отказалась погостить у сына в Петербурге, несмотря на наши уговоры.
– Мило… – выдавила все же я, – горничных у тебя, должно быть, нет? – уточнила я, разглядывая и свою перчатку, которая стала грязной от того лишь, что я попыталась отодвинуть портьеру.
– За горничную у меня Никитка, – хмыкнул Ильицкий. – Он же за прачку и за садовника. Так что ты теперь здесь хозяйка – сама нанимай и горничных, и всех остальных…
Он прервался, потому что из-за двери послышался топот – это спешил к нам рослый и расторопный мужчина. Тот самый Никитка, должно быть.
– А я и не ждал сегодня… – заговорил он, с ходу принимаясь стягивать с хозяина пальто, – что ж вы не написали, барин, что приезжаете? Я бы и коляску на вокзал отправил, и прибрался б чуток… а то даме вашей и присесть негде.
С последними словами Никитка несколько раз настороженно и даже ревниво глянул на меня и, кажется, хотел добавить еще что-то, но Ильицкий его грубо оборвал.
– Эта дама – барыня Ильицкая отныне, – сказал он, – величать Лидией Гавриловной.
– Э-э-э… – протянул растерянно Никитка.
Но Ильицкий его не слушал.
– Это было первое, – по-деловому продолжил он, – второе, там где-то, – кивнул он на входную дверь, – бегает рыжее лохматое чудовище породы спаниель. Отмыть, накормить и постелить где-нибудь подальше. И третье… – он со вздохом повернулся уже ко мне и заговорил куда мягче: – За кулинара у меня тоже Никитка, так что обедать лучше вне дома.
– Э-э-э… – снова протянул Никитка, – так я мигом куру зажарю. К тому ж куда вы, барин, ежели гости у нас?
– Какие еще гости? Мы никого не звали!
– Ты даже своей дорогой кузине не рад, Женечка?
Я вздрогнула, услышав этот голос, и тотчас обернулась – в холле, у перил на втором этаже застыла Натали, княгиня Орлова. Не сдержав радости, я дернулась было к ней, но остановилась, вспомнив, как плохо мы расстались год назад и что Натали теперь меня ненавидит. Позади нее на лестницу выходил ее муж, князь Михаил, с рыжим вихрастым мальчиком лет двух на руках.
– Ну, разве что кузине… – вздохнул Ильицкий.
Натали говорила с Ильицким, своим кузеном, но смотрела при этом на меня – во все глаза и даже испуганно. А я боялась думать, что она скажет дальше.
Но Натали так ничего и не сказала. Помедлив еще мгновение, она вдруг вихрем спустилась с лестницы и бросилась мне на шею.