"Вы что безобразничаете?!" - И показывает мне в конец хода сообщения. Пошел я туда, а там уборная по всем правилам и даже бумажки на гвоздике висят!
Наличие такого комфорта всех поразило.
- Так воевать можно!
- Ладно там бумажки, - я слушал их разговор. - Вы обратите внимание, какая у них маскировка и особенно с воздуха. Все прикрыто или же дерном, как следует, или же масксетями. Значит, и нам надо строго выполнять их режим.
В отличие от других операций, где наступательные действия обычно начинались с внезапной артиллерийской подготовки, на Карельском перешейке наступлению предшествовала длительная и мощная обработка укреплений врага огнем тяжелых артиллерийских систем. По железобетонной обороне повели огонь крупнокалиберные осадные орудия, которыми фашисты еще недавно обстреливали героический Ленинград.
Один за другим, тяжело шурша, в небе проплывали огромные снаряды и обрушивались на доты противника.
Разрыв, еще разрыв, наконец всплеск искр и огня от удара металла о металл. По склонам холма поспешно побежали солдаты, покидая уничтожаемый опорный пункт.
Одновременно с начавшимся обстрелом, перед разведкой были поставлены задачи по захвату "языков". Сведения о противнике, о нумерации его частей, об их расположении были многомесячной давности, и командованию фронта "язык" был нужен до зарезу. Каждый день общевойсковые разведчики лазили по переднему краю и, наткнувшись на непреодолимые заграждения и бдительность противника, ни с чем возвращались назад. В один из этих напряженных дней достать "языка" взялась соседняя рота. Низом огибая холм, мимо нашего блиндажа прошло одетое в маскировочные костюмы подразделение.
Замысел их был предельно простым и дерзким. В двенадцать часов дня полковые и батальонные минометы открывали массированный огонь по передней траншее противника с расчетом ослепить все его огневые точки, находящиеся вблизи от переднего края. Одновременно шашками и дымовыми минами ставилась дымовая завеса. Под прикрытием огня и дыма бойцы должны были быстро преодолеть нейтральную полосу, ворваться во вражескую траншею и схватить пленных. Но этот замысел был разгадан, и в тот момент, когда наши роты и батареи открыли огонь, нам тоже ответили сильнейшим заградительным огнем. Когда рассеялся дым от завесы, разведчики увидели по всей нейтральной полосе распластанные тела солдат. Несколько раненых тяжело перевалились через бруствер нашей первой траншеи.
Очередная попытка захватить "языка" сорвалась. Лишь к вечеру было произведено еще несколько поисков, и, наконец, один из них увенчался успехом.
С каждым днем боевые действия становились все острее, все более уничтожающим артиллерийский огонь. К методическому обстрелу вражеских позиций присоединились и гвардейские минометы. На вражеские доты понеслись шквалы тяжелых снарядов М-20 и М-31. Они рушили траншеи и ходы сообщений. Разбивали и опрокидывали бронированные колпаки. Войска настойчиво нащупывали слабые места во вражеской обороне, завязывали бои стрелковые части.
Особенно сильные бои развернулись на левом фланге, почти у самого Финского залива. Чувствовалось, что именно там намечается направление нашего главного удара.
За эти дни мы сменили несколько наблюдательных пунктов. Время близилось к полуночи, когда мы торопливо направились к холму, на котором оборудовали свой первый НП. За день напряженных боев в этом районе удалось занять несколько опорных точек противника, но затем он контратаками восстановил первоначальное положение. Мы понесли тяжелые потери.
Дивизион уже трижды открывал огонь по контратаковавшим врагам, и сейчас мы, оставив свой последний НП, спешно возвращались в батальон. Мы почти бежали в темноте, не обращая внимания ни на разрывы мин, ни на воронки под ногами. Ориентиром служил гребень возвышавшегося перед нами холма.
Когда до КП батальона оставалось уже метров триста, я неловко оступился, и в раненой ноге что-то хрустнуло. Теперь я шел, опираясь на плечи Федотова и Шилова, и на чем свет клял свою больную ногу.
На гребне было тихо. Только что бушевавший огонь разом затих. Не было заметно и движения наших бойцов. Несколько раненых прошли мимо, направляясь в тыл.
Иногда такое затишье предвещает бурю. Мы поднялись на самую вершину к командному пункту.
Командира батальна я увидел на том самом месте, откуда он указывал мне район наблюдательных пунктов. Сейчас подполковник напряженно вслушивался в звуки, доносившиеся со стороны противника.
- Накапливаются для атаки! - односложно сказал он мне. За эти дни подполковник заметно почернел и осунулся.
Теперь это был совсем не тот скучливый, засидевшийся в обороне офицер, каким я увидел его при первой встрече.
- Вы хорошо помогли нам сегодня, - он смотрел вперед, - а теперь от вашего огня я ожидаю еще больше. Атака противника начнется минут через пятнадцать.
- Куда стрелять? - я тоже уставился в темноту.
- Сюда! - подполковник провел рукой прямо перед собой. - Они потеснили батальон и находятся прямо здесь, в лощине.
- Это будет метров сто отсюда?!
- Да, столько и будет...
Меня бросило в жар. Видимо, подполковник не знал, что затевает. Я только понял, в каком тяжелом положении мы очутились. Но мы-то ладно. В конце концов мы все укроемся в стальной конуре командира батальона. Но впереди траншеи огневые точки батальона, как с ними? Ведь чуть не половина снарядов разорвется в нашем расположении, и отвечать за это придется мне. Я сказал все это подполковнику.
- В батальоне почти не осталось людей! - жестко ответил он. - А те, что остались, все находятся в укрытых огневых точках. Противник же будет открыт!
И я решился. Недалеко от нас Черепанов пытался установить связь с дивизионом. Церемониться теперь не приходилось.
- Переходите в помещение подполковника! - крикнул я им и сам повел их за собой.
- Да вы-то где находитесь? - недоуменно переспросил меня Бурундуков, когда я связался с ним, и, объяснив обстановку, сказал, что залп необходим.
- Гостей ожидаем через десять минут! Как меня поняли? Прием! - торопливо проговорил я в микрофон и приготовился выслушать реакцию Бурундукова.
И действительно, забыв о том, что противник может услышать его, Бурундуков закричал в микрофон.
- Не было тебя, и фокусов никаких не было! Я все записал дословно! Возьми оправдательную записку от командира батальона.
- Будет записка, будет! - сказал я, чтобы как-то успокоить Бурундукова. Ведь в какой-то степени он был прав.
Подполковник, а за ним я вышли в траншею.
Ракеты и отдельные очереди изредка прорезали темноту. Батальон всеми своими силами подготовился к отражению атаки. Об этом докладывали командиру офицеры и начальник штаба, поддерживавший по телефону связь с отдаленными точками.
Всех охватило нервное напряжение...
Вражеские минометы ударили разом. С ними одновременно поднялась интенсивная ружейно-пулеметная стрельба. Послышались громкие крики с той стороны.
"Атакуют!" - понял я, волнуясь все больше - и за исход боя, и за залп, который должен сейчас вызвать.
Огоньки автоматных очередей начали вспыхивать и перемещаться во многих местах.
Командир батальона повернулся ко мне и резко взмахнул рукой.
- Огонь! - крикнул я Черепанову, выглядывавшему из-за двери капонира, и сам повернулся туда, на юг, где находились батареи. Увидев взметнувшиеся смерчи, я, схватив подполковника за рукав, бросился в его помещение.
Все, забившись по углам, ждали разрывов. От обрушившегося удара высота задрожала, "Раз, два, три..." - начал я считать разрывы ближайших снарядов. Грохот удара в перекрытие, дробь посыпавшейся с потолка земли, резко вспыхнула и погасла аккумуляторная лампочка, в ушах стоял звон.
- Все в траншею для уничтожения противника! - крикнул, выбегая, подполковник. Схватив лежавшие тут же гранаты, я повторил команду своим людям и выскочил вслед за подполковником.
Командир батальона побежал по траншее, а мы рассредоточились здесь же поблизости.
Крики из лощины внизу не доносились. Стрельба затихла.