В 1846–1847 годах Муравьев служит Тульским военным и гражданским губернатором, заслужив у консервативного императора Николая Первого характеристику «либерала и демократа». Губернатор, писал русский географ и путешественник Михаил Венюков, «поднял вопрос об освобождении крепостных. Девять помещиков, в том числе князь Голицын и один из Норовых, подписали приготовленный по внушению Муравьева адрес Государю об освобождении крестьян. Император был очень доволен, но повелел продолжать дело с крайнею осторожностью и прежде всего добиться большего числа помещичьих подписей под адресом; а как таковых собрать не удалось, то дело кануло в воду. Только Государь не забыл “либерала и демократа”, т. е. попросту “благородного, человеколюбивого губернатора”».
Впрочем, решение императора было более чем неожиданным. Пятого сентября 1847 года на почтовой станции Сергиевская в Тульской губернии губернатору была объявлена монаршая воля – он назначался генерал-губернатором Восточной Сибири[48]. Это было явное повышение, попахивавшее, впрочем, одновременно и почетной ссылкой. Все обращали внимание и на совершенно не соответствующую должности молодость нового генерал-губернатора.
«Назначение такого молодого генерал-губернатора Восточной Сибири, каким был Николай Николаевич Муравьев, было своего рода событие. Разные gros bonnets[49] в Петербурге находили, что это скандал. В Омске, когда генерал-губернатор Западной Сибири князь Горчаков[50] узнал, что у него соседом будет молодой человек 38 лет, то пришел в азарт. Увидав явившегося на дежурство чиновника Б-ва, он закричал ему: “Поздравляю тебя, Б-в, – ты министр”. А когда Б-в, молодой человек, вытаращил от удивления глаза, то прибавил: “Ты не веришь? Вот тебе доказательство: Муравьев, такой же мальчишка, как ты, сделан генерал-губернатором”», – писал Венюков.
Сдав Тульскую губернию в сентябре, Муравьев четыре месяца будет изучать документы и книги по Восточной Сибири; 28 февраля следующего года из Красноярска уйдет его рапорт – правитель Востока империи вступил в должность.
Поскольку отдаленность Сибири требовала быстрого принятия решений, Николай Первый 11 января 1854 года разрешил генерал-губернатору вести необходимые переговоры с Китаем. Речь шла о демаркации границы, а также о возможности «сплавлять» (заметим, что это не блатной жаргон, а официальный термин тех времен) по Амуру и рекам его бассейна войска и необходимые грузы. Первый сплав прошел уже в июне 1854 года; речь шла не только о солдатах и офицерах, но и о первых поселенцах в низовьях Амура…
Но мы сильно забежали вперед. А новый генерал-губернатор тем временем объезжает свои владения.
Муравьев прибыл в Петропавловск уже 25 июля 1849 года на транспорте «Иртыш» и сразу оценил стратегическое значение порта.
В письме министру внутренних дел Российской империи Льву Перовскому[51] Муравьев писал:
«Авачинскую губу укрепить, а без того она будет игралищем самой незначительной враждебной эскадры; там ныне уже были два английских военных судна в одно время; на них было более 200 человек экипажа (шлюп и шкуна, путешествующие под видом отыскивания Франклина[52]).
Лучшая карта этой губы составлена Англичанином Бичем, я ею руководствовался в моих обозрениях и поверял ее; у меня же сделаны при этом инструментальные съемки тех пунктов, которые должно укрепить.
Я много видел портов в России и Европе, но ничего подобного Авачинской губе не встречал; Англии стоит сделать умышленно двухнедельный разрыв с Россиею, чтобы завладеть ею и потом заключить мир, но Авачинской губы она нам не отдаст…
Мне остается только присовокупить, по личному моему удостоверению, что, если правительство дорожит людьми и денежными средствами, там употребляемыми, то должно… сосредоточить все наши морские силы и средства Охотского моря в Авачинской губе, которая при малейшей перемене отношений наших с морскими державами может быть безвозвратно у нас отнята – одним шлюпом или шкуною».
48
Точнее – «