«Храбрый мальчик...» – Ришари увидела, что он молод – лет двадцать. Красив и обаятелен. Сильный, высокий, храбрый. Очень храбрый, раз сумел преодолеть изливаемый ею в пространство ужас.
– Не смей угрожать мне, – прошептала она ему на ухо.
Никто не заметил, как и когда она успела оказаться так близко к нему. Вплотную, полуобняв и с непреодолимой силой опустив к полу сжимающие револьвер руки.
Он услышал в ее шепоте непроницаемую тьму неотвратимой смерти, бесконечный ужас грядущего небытия – и человеческое в нем забилось в глухую и темную нору подсознательного. В самый дальний уголок.
Услышав журчание стекающей жидкости у него под ногами, и резкий запах аммиака, Ришари брезгливо отшатнулась и отступила. Бледного как полотно парня затрясло мелкой дрожью, он всхлипнул жалобно, а потом просто упал, ударившись затылком о дубовый паркет.
– Эй, я не хотела...
Тело охранника забилось в судорожных конвульсиях, а потом он просто потерял сознание и, наконец, затих.
«Я не хотела. Я ничего этого не хотела!»
Волна паники и животного ужаса прокатилась по толпе, и все они как один устремились к выходу, расталкивая и топча друг друга. Понадобилось несколько минут, чтобы сотня человек смогла пробиться сквозь ставший внезапно очень узким дверной проем, и когда последний, обезумевший от страха мужчина в изумрудном фраке исчез в коридоре, перед глазами Ришари осталось больше десятка неподвижных или судорожно дергающихся тел. Пятеро были мертвы.
«Идиоты. Безмозглый скот».
Ришари молниеносным движением обнажила клинок, некогда принадлежавший Дженази, и посмотрела в свое отражение.
Ее глаза горели безумным лиловым огнем, в котором рассудок сгорал с воплями ужаса и треском обугленной логики. С каждой секундой оттенок все сильнее смещался в сторону красного, поглощая черное зеркало зрачка и молочно-белую склеру, превращая глазные яблоки в два пылающих алым солнца. С бесконечно глубокой и холодной тьмой в центре.
И эта тьма начала затягивать в себя алое пламя.
Всепожирающее алое пламя ярости превращалось в чистую незамутненную ненависть. Бледная кожа, волосы цвета первого снега стали еще белее , наполняясь мертвенно-бледным светом, сквозь который проступили темные силуэты костей черепа. Еще миг, еще один шаг к границе рассудка – и плоть истает. Останется только голый каркас из самых темных намерений, страха и отчаяния. Одиночества.
«Нет...»
Тьма обступила Ришари. Обхватила своими ледяными конечностями ее руки, ноги, сдавила горло.
«Нет...»
Космический ужас разжал ее челюсти, чтобы проскользнуть внутрь. Вонзил свои стальные щупальца в нос, уши, глаза.
«Нет».
Цунами обреченности и тоски ударило по последнему оплоту ее воли, в котором тусклой искрой мерцали остатки ее «Я».
Стены дрогнули. Затрещали.
«Я не одна».
И тьма одиночества отступила. Резко, внезапно. Отхлынула так далеко, что Ришари в одно мгновение вернулась в прежний облик, и из отражения на зеркальной грани клинка на нее вновь смотрели чистые аметистовые глаза.
– Я не одна.
Она обернулась – и увидела свою тень. Ту, которой только что была. Ту, которой едва не стала.
Один короткий небрежный рассекающий удар заточенной братом сталью – и призрак ее собственного одиночества распался на две части, чтобы быть унесенным дуновением мистических ветров Тейзои.
Ослабевший пальцы правой руки разжались, и клинок со звоном ударился о гладкий паркет. А следом за ним упала и обессиленная Ришари.
Она не может проиграть. Даже если ее враг – она сама.
Она всегда побеждает.
***
08:30, 20 июля 1014 года, суббота. Федерация Вердиро, республика Талли, Фламби, резиденция Великого Дома Лэйт.
Когда Просперо проснулся, то первым, что он увидел, был богато вышитый балдахин из желтого шелка. Вторым – дядю Юрики, который сидел рядом с огромной кроватью, на которую его уложил кто-то из людей, определенно обладающих немалых размеров состоянием и тем еще весом в обществе – такой вывод он сделал, беглым взглядом оценив обстановку в комнате.
– Где я? – спросил он первым делом и не узнал свой голос.
– В особняке Лэйт.
– Что со мной произошло?
Дженази не стал отвечать, но это уже и не требовалось, потому что болезненные воспоминания хлынули в сознание одним непрерывным потоком. Охваченный жутким предчувствием, он попробовал пошевелить правой рукой, и нельзя было описать его облегчение, когда она ответила на мысленный приказ.
– Мне показалось, что я остался без руки, – сообщил дрогнувшим голосом.
– Так и было. Я восстановил ее.