Он наклоняет шкатулку так, что становятся видны маленькие кнопки на крышке — шесть штук рядами по две, и ещё по одной с каждой стороны. Итого восемь. Парные кнопки — светло-зелёная с тёмно-зелёной, жёлтая с оранжевой, синяя с фиолетовой. Одна из крайних кнопок красная. Вторая — чёрная. По обе стороны шкатулки есть ещё маленькие рычажки, а посередине — какая-то прорезь.
— Кнопки очень тугие, — говорит Феррис. — Тебе придётся давить на них большим пальцем, и посильнее. И это хорошо, поверь уж мне. В этом деле лучше не ошибаться. Особенно с чёрной.
Гвенди уже забыла, что боялась его. Её зачаровала шкатулка, и когда он протягивает её ей, она её берёт. Гвенди ожидает, что она окажется тяжёлой — ведь красное дерево тяжёлое, и кто знает, что там внутри, — но нет. Она могла бы легко подбросить её на сложенных лодочкой ладонях. Гвенди проводит пальцем по гладкой, слегка выпуклой поверхности кнопок, почти чувствуя, как их цвет отражается на коже.
— Почему? Что они делают?
— Про них мы поговорим потом. А пока что обрати внимание на рычажки. Их легче нажимать, чем кнопки; хватит и мизинца. Если потянуть за левый, тот, что возле красной кнопки, то появится шоколадка в форме животного.
— Я не… — начинает Гвенди.
— Ты не берёшь сладости у незнакомых. Знаю, — говорит Феррис и закатывает глаза так, что она начинает хихикать. — Мы же вроде уже прошли этот этап, Гвенди?
— Я не то хотела сказать. Я не ем шоколада, вот что я имела в виду. Не этим летом. Как я похудею, если буду есть сладости? Уж поверьте, если я начну, то не смогу остановиться. Особенно с шоколадом. Я прямо шокоголик!
— Но в том-то и прелесть шоколадок из этой шкатулки, — говорит Ричард Феррис. — Они маленькие, ненамного больше фасолины, и очень сладкие… но если съешь одну, на вторую уже не потянет. Ты захочешь есть в обычное время, но добавки тебе не понадобится. И других сладостей тоже. Особенно этих ночных убийц талии.
Гвенди, которая до этого лета любила сделать себе бутербродик с арахисовым маслом и зефиром за час до сна, прекрасно знает, о чём он говорит. И потом, после утренних пробежек ей ужасно хочется есть.
— Похоже на эти странные пищевые добавки, — говорит она. — Такие, которые отбивают аппетит, а потом с них писаешь как ненормальный. Моя бабушка такую принимала, и через неделю она заболела.
— Нет. Это просто шоколад. Но чистый. Не такой, как магазинные плитки. Попробуй.
Она колеблется, но недолго. Захватывает мизинцем рычажок — тот слишком мал для любого другого пальца, — и тянет. Прорезь открывается. Из неё выезжает узкая деревянная панелька. На ней — шоколадный кролик, размером с фасолину, как и сказал мистер Феррис.
Она берёт шоколадку и смотрит на неё в изумлении.
— Ух ты! Какой мех! А уши! И глазки такие хорошенькие.
— Да, — соглашается Феррис. — Красивая штучка, правда? А теперь давай, глотай её! Быстрее!
Гвенди повинуется без раздумий, и сладость наполняет её рот. Он прав: никакие «Херши» с этим не сравнятся. Она вообще никогда не ела ничего вкуснее. Этот чудесный вкус ощущается не только во рту, а во всей голове. Пока шоколадка тает у неё на языке, панелька отъезжает назад, и прорезь закрывается.
— Ну как? — спрашивает он.
— М-м-м!
Это всё, что она может из себя выдавить. Если бы это был обычный шоколад, она бы дёргала за рычаг, как та лабораторная крыса, пока тот не сломался бы или шоколад не перестал бы появляться. Но ей не хочется вторую порцию. И вряд ли она остановится у киоска по ту сторону площадки, чтобы купить замороженный сок. Она совершенно не голодна. Она…
— Ты довольна? — спрашивает Феррис.
— Да!
Вот-вот, именно! Она никогда и ничем не была так довольна, даже велосипедом, подаренным ей на девятилетие.
— Хорошо. Завтра ты, скорее всего, захочешь ещё, и если захочешь — то возьмёшь, потому что пульт будет у тебя. Это твой пульт, по крайней мере, на время.
— А сколько там шоколадных зверюшек?
Вместо ответа он предлагает ей потянуть за рычаг с другой стороны шкатулки.
— Там что, другой вид конфет?
— Попробуй — узнаешь.
Она зацепляет рычажок мизинцем и тянет. На этот раз на выдвижной панельке лежит серебряная монета, такая большая и блестящая, что Гвенди щурится от отражённого ею утреннего солнца. Она берёт монету, и панелька втягивается внутрь. Монета тяжелит ей руку. На ней — женский профиль. На голове у женщины что-то вроде тиары. Под ней — полукруг из звёзд, в середине которого дата: 1891. Над ней — надпись E Pluribus Unum.
— Это моргановский серебряный доллар, — поясняет Феррис тоном лектора. — Почти пол-унции чистого серебра. Создан мистером Джорджем Морганом, который в возрасте тридцати лет выгравировал портрет Анны Уиллес Уильямс, матроны из Филадельфии, на так называемой решке. А с обратной стороны — американский орёл.