– За что? – проговорил задержанный. – Я, конечно, вот, погорячился, вот, когда милиционера – то, вот, тыкал. Ножиком – то, вот. Но ведь это дело не Ваше, это вон к ним надо, – и он кивнул головой в сторону «костюма». Тот в ответ скривился и отошёл к окну. Ему, конечно, хотелось посчитаться с этим гадом. Но «там» он нужнее. Пусть уж МГБ о него пачкается, как хочет.
Сидевший в углу Виталий Михайлович кашлянул. Допрашивавший посмотрел на него. И после секундной заминки кивнул.
– М-май с-сорок третьего. Совхоз «П-пяти-илетка», н-н-е-далеко от Крымского. – Михалыч остановился перевести дух. Допрашиваемый напрягся. Эти названия в нём будили нехорошие воспоминания. – В-в-вас оставили с р-р-разведчиком на д-допросе и п-приказали «р-р-размягчить» для с-с-сговорчивости.
Для ещё недавно молчавшего Михалыч говорил, наверное, даже слишком легко. Но напомним читателю, что он ежедневно «читал вслух» и постоянно писал – читал, то есть, его мозг был готов к тому, чтобы «заговорить». И вот эта встреча дала тот самый эмоциональный толчок, который смог перезапустить заново способность говорить. Вдохнув поглубже, он посмотрел в глаза задержанному и продолжил:
– Я тот разведчик.
Задержанного как ударили. Он посмотрел в лицо инвалида в другом углу комнаты.
– И В-вас з-звали т-тогда Г-г-гулько. А ещё В-вас н-называли «К-косматый».
– Нет. Не может быть. Он умер! – задержанный замер. Понял, что проговорился, и опустил голову. Он ещё говорил себе под нос – «не может быть, вот ведь», когда Михалыч поднялся и вышел из кабинета. Ему было противно там находиться. К этому отребью он испытывал какую-то гадливость. Минут через пять его на выходе уже догнал «пиджак»: – Погодите минуточку, товарищ Астафьев. Я понимаю, Вы устали, но нам тоже нужно зафиксировать Ваши показания. Как-никак ранен наш сотрудник. Завтра за Вами заедет машина – часов в девять Вам удобно?
– М-можно р-раньше, – сказав это, Михалыч потащился к выходу.
– Постойте же! Вот упёртый какой. Подождите пару минут, я найду, на чём Вас отвезти. Далеко же. – С этими словами пиджак удалился по коридору.
Вторник следующей недели был у Зинаиды весьма хлопотным. Весь понедельник магазин был закрыт с вывеской «уехала на базу» – после такого обязательно наплыв покупателей. Во- первых, те, кто в понедельник не попал, пришли, во-вторых, сразу стало многим интересно, что такого завезли нового, тем более, с базы Зинаида приехала на почти заполненной мешками и ящиками полуторке с двумя грузчиками.
А такое в маленьком городке быстро распространяется. И вот до закрытия осталось буквально десять минут, народ разошёлся, или, точнее разогнался после того, как пятнадцать минут назад Зинаида крикнула на весь магазин:
– Очередь не занимать! Магазин закрывается.
Открылась дверь. В неё бочком протиснулся Михалыч.
– Ну, Михалыч, и выбрал же ты время! Нашла я тебе иголки! Будет твой примус фурычить ещё сто лет! Давай только быстрее, я закрываюсь, – и склонилась под прилавок, видимо, достать те самые иголки.
– Н-не сейчас, З-з-зина.
Зинаида распрямилась с удивлением на лице. И как-то совсем тихо проговорила:
– Михалыч, миленький ты мой! Заговорил! Неужто твои «чтения» помогли-таки?
– С-садов в больнице, с-слышала?
– Так это его на вокзале порезали? Вот беда. Надо сходить. Мало ему пули, теперь вот ножом получил. Ты-то был у него?
– В-вчера.
– Ну, молодец. Я в воскресенье обязательно схожу к нему. А ты из-за него, что ли, пришёл?
– Н-нет.
– Так что тогда стряслось?
– М-можно т-т-тебя проводить?
Зинаида аж всплеснула руками:
– Ой, да конечно! А раньше-то что мешало? Боялся – говорить не о чём? Так я за двоих поговорить могу. Всё, дуй на выход, жди меня – я сейчас.
Минут через пятнадцать эта странная пара шла по вечерней улице. Калека, волочащий ногу, и пышнотелая крупная женщина, в походке которой так же проглядывала лёгкая хромота. Несмотря ни на что лицо Зинаиды светилось и просто излучало радость. Говорила она, действительно, без умолку. Если бы кто из постоянных покупателей услышал её, то был бы немало удивлён, что эта громоголосая баба могла так мило «щебетать». В какой-то момент Михалычу удалось втиснуть словечко.
– К-комнату д-дали, отдельную.
– Стой, ничего не поняла, кому комнату дали?
– М-мне. Общежитие комбината. Эм-Гэ-Бэ п-посодействовало. И ещё р-работу п-подкинули у них в архиве. Обещали через г-год – два в коммуналку служебную перевести. Особенно, если женюсь… В-в-выйдешь?
– Кто – я? Ох, Михалыч, я ж как решето! У меня ж двенадцать осколков вытащили. Вся спина до задницы – один шрам. Я ж платья- то только с длинным рукавом ношу – вот смотри, и она задрала рукав, показывая длинный шрам от локтя почти до запястья. Во как распахало.