Ему пришлось применить эту печальную добродетель в собственном доме. В 1817 году он женил сына Августа. С двадцати одного года уже советник при дворе, Август был очень красивым мужчиной с приятным лицом и статной осанкой. К сожалению, он при весьма посредственном уме и неустойчивом характере унаследовал от матери любовь к житейским благам и безвольно предавался страстям, которые так долго обуревали душу его отца. Он прекрасно умел развязывать шнуры своего кошелька, отбивать горлышки у бутылок, пускать кверху пробки от шампанского. К тому же никаких определённых склонностей, но с претензиями. Словно исполняя скучный урок, Август кое-как прослушал курс юридических наук в Гейдельберге и, томясь, жил в тени великого человека. Капризный и раздражительный, он страдал резкими переходами от болезненного возбуждения к самой мрачной ипохондрии, а от неё искал спасения в разврате. Превыше всего на свете он ценил вино и любовные интрижки. У этого волокиты было уже не одно похождение, и о нём начинали поговаривать в Веймаре. Желая остепенить сына и создать домашний очаг, который дал бы ему мир и уравновешенность, Гёте женил его на Оттилии фон Погвиш[175].
В молодой женщине чувствовалась порода. Бледная, тонкая, очень привлекательная, с изысканными манерами, она была очаровательна. При этом очень неглупа, но тщеславна. Чувствовала ли она влечение к Августу? По-видимому, нет. Её больше привлекли общественное положение и слава отца. Что она любила на самом деле, так это бывать при дворе и принимать высокопоставленных посетителей, поклонников поэта. Очень быстро Оттилия узнала о неверностях и похождениях мужа, но не сумела ни удержать, ни простить его. И супружеская жизнь стала адом. А так как она к тому же была романтична, небрежна и расточительна, то оказалась плохой хозяйкой. Несмотря на чувство симпатии к старику, она не смогла наладить управление его домом с той уверенностью и аккуратностью, каких он от неё хотел бы. Хозяйство шло как попало. Оттилия поселила около себя мать и сестру, они болтали без конца о любви и тряпках, о дворе, нарядах и последнем скандале. Старый поэт не чувствовал себя дома в этой легкомысленной, шумной и уже омрачённой семейными бурями обстановке, он задыхался в ней и уезжал в Иену, где целые месяцы жил в меблированных комнатах. И он ещё бывал счастлив, когда ему пересылали почту или даже необходимые съестные припасы. Он примирялся со всем.
К счастью, Гёте каждый год находил на богемских водах необходимый ему отдых. В 1821 году, несколько разочарованный Карлсбадом, не принёсшим ему обычного облегчения, он решил попробовать лечение в Мариенбаде, новом курорте тёплых вод, о котором рассказывали чудеса. «Он полагал, — передаёт Соре, — что не следует ехать на воды тому, кто боится там влюбиться; без этого же можно умереть от скуки». Насколько у себя дома Гёте любил уединение, настолько в других местах он жаждал общества. Но нельзя безнаказанно шутить с любовью. Купидон жестоко мстит старикам, которые, забавляясь, призывают его. Стрелы бога коснутся их слегка, но эта царапина бывает отравленной и вызывает у них горячку...
Была в Мариенбаде прекрасная семнадцатилетняя девушка, жившая с двумя сёстрами, матерью и бабушкой, — Ульрика фон Левецов[176]. Эта семья только что приобрела, с помощью одного хорошего знакомого, прелестную усадьбу — уже шла спекуляция на землю — и, чтобы быстрее получать доходы с этого превосходного помещения своих капиталов, открыла пансион. Захудалая дворянская семья, перенёсшая много потерь, семейных и материальных невзгод и забот, охотно принимала в свой пансион знатных лиц. Его превосходительство тайный советник фон Гёте, министр его королевского высочества великого герцога Саксен-Веймар-Эйзенахского, был, конечно, принят с распростёртыми объятиями. Разве такой пансионер не покрывал славой весь дом? И он нашёл здесь семейный очаг, предупредительность и лестное внимание, к которым всегда был чувствителен. Ему понравилось у госпожи фон Левецов, а улыбка Ульрики показалась несравненной. Более нежная и менее задорная, чем сёстры, она была красива робкой, едва распустившейся красотой. Её глаза бледно-голубого цвета украдкой смотрели на Гёте из-под шелковистых каштановых кудрей. Конечно, в ней не было живости, яркой индивидуальности и обольстительности Марианны Виллемер, она напоминала ему скорее хрупкую Фридерику или тонкую и нежную Минну Херцлиб. Но как она была привлекательна чистым овалом лица, тоненькой шейкой и детской фигуркой, слегка обрисованной белым кисейным платьем со скромным декольте! В ней была волнистая грация лебедя. Она была воплощением молодости и могла стать воплощением любви.
175
176