Со времени последнего кровотечения лёгкие Гёте ослабели. В конце зимы в ненастный ветреный день он простудился. 16 марта 1832 года он слёг, мучительно борясь с катаром и лихорадкой. Временное улучшение позволило ему встать 18 марта, но два дня спустя появилось ухудшение, усилилась боль в груди, и ему пришлось опять лечь. Когда 20 марта утром в маленькую комнатку Гёте вошёл врач, он нашёл его очень изменившимся. Черты лица вытянулись, глаза ввалились, лицо посерело; поэт был очень возбуждён, задыхался и без конца переходил с постели на кресло. Он тщетно старался просматривать книгу Сальванди[202], только что полученную им, и два раза, опираясь на слугу, пытался дойти до порога рабочего кабинета. В ночь с 21 на 22 марта он уселся в кресло и велел невестке и слугам идти отдыхать. Тут он задремал. Силы оставляли его. Он проснулся на восходе солнца.
— Какое у нас число?
— Двадцать второе, ваше превосходительство.
— Значит, весна началась.
Сон опять овладел им, нежный, лёгкий, полный радостных видений.
— Вы разве не видите там эту прекрасную женскую голову с чёрными кудрями и чудесным румянцем — там, на тёмном фоне?
Ставни были закрыты. Он попросил их открыть, потому что хотел «больше света».
Незадолго до полудня его дыхание ослабело. Он устроился удобнее в левом уголке кресла и испустил дух. Сидящая у его ног Оттилия даже не заметила этого. Наступила бессмертная весна...
Создания Гёте, напоенные всеми соками земли, будут долго цвести среди людей. Как и его жизнь, они будут переживать вечное возрождение и пустят бесчисленные ростки.
Он опередил своё время во всех отношениях. На почве бездушного XVIII века он вызвал к жизни источники лиризма и придал субъективной поэзии несравненную выразительность. Драмой в духе готического средневековья «Гец фон Берлихинген» и романом «Вертер» он широко раскрыл двери романтизму и подготовил появление Вальтера Скотта и Рене; в гармоничных трагедиях «Ифигения» и «Торквато Тассо», в пластических стихотворениях, подобных «Римским элегиям», он явился предтечей неоклассицизма, отзвуки которого найдутся ещё в стилизациях парнасцев. В области науки он предчувствовал теорию эволюции, расчистил путь для Дарвина и Спенсера[203]. В политике он выступил как великий космополит и настоящий европеец. При жизни он был предвестником грядущего, после смерти стал как бы духовником всего человечества.
Что до того, что он долго вёл в скромных рамках размеренную и обывательскую, внешне эпикурейскую жизнь, разделённую между работой и любовью? Из своего ограниченного и человеческого — слишком человеческого, скажут ригористы, — опыта он сумел извлечь мировую культурность и сверхчеловеческую мудрость. Эта жизнь, только что прошедшая перед глазами читателя, главные события которой кажутся просто любовными историями — эта жизнь была, возможно, самым мужественным и духовным подвигом нового времени. Поэзия, искусство, наука, практическая деятельность, политика, философия, религия — разве он героическими усилиями не овладел всеми этими областями? Космическая драма «Фауст», обширный педагогический роман «Вильгельм Мейстер» — сколько в них новых идей, глубоких наблюдений, гипотез и ободряющих разрешений! Гёте был строителем, великим учителем мужества и оптимизма, и честные умы в этом не ошибались. Вслед за Карлейлем, Эмерсоном[204], Тэном, Барресом многочисленные паломники всех стран проникали в лабиринты его безмерного творчества. Они обретали в нём религию труда и красоты, страсть к культуре, неустанное искание истины и пример плодотворной деятельности и любви к жизни.
Николай Шмелев
СПЕКТАКЛЬ В ЧЕСТЬ ГОСПОДИНА ПЕРВОГО МИНИСТРА
Падения тронов и царств меня не трогают;
сожжённый крестьянский двор —
вот истинная трагедия.
И.-В. Гёте
I
Господин тайный советник Иоганн Вольфганг фон Гёте, премьер-министр герцогства Саксен-Веймарского и Эйзенахского и признанный первый поэт Германии, проснулся в это тихое, солнечное августовское утро, накануне дня своего рождения, свежим и бодрым, как всегда. Откинув на подушку крупную красивую голову с высоким лбом и пока ещё густой копной каштановых волос, он на секунду, прежде чем открыть глаза, нарочито плотно сжал веки, сжал кулаки и, упёршись ступнями в спинку кровати, вытянулся в рост. Острое желание вскочить и немедленно начать жить, бежать, действовать охватило его, но, глубоко вдохнув и выдохнув и улыбнувшись сам себе, он опять распустил мышцы. Не торопись, полежи, день только начинается, и сегодня, и завтра, и послезавтра — у тебя ещё всё впереди.
202
203