— Полно, такъ ли? — возразилъ Кенниболъ тономъ, выражавшимъ и довѣріе, и сомнѣніе.
— Клянусь Богомъ и моимъ святымъ патрономъ, дѣло было такъ, — отвѣчалъ Гульдонъ: — однажды вечеромъ — недѣлю тому назадъ — едва успѣлъ я указать дорогу къ Дронтгеймскому Спладгесту землякамъ, которые несли трупъ офицера, найденный на Урхтальскомъ берегу, — какой-то молодчикъ, подойдя къ моей лодкѣ, закричалъ мнѣ: «въ Мункгольмъ!» Я, начальникъ, не обратилъ было вниманія: какой птицѣ охота летать вокругъ клѣтки? Осанка у молодаго человѣка была гордая, величественная, сопровождалъ его слуга съ двумя лошадьми, и вотъ не обращая на меня вниманія, онъ прыгнулъ ко мнѣ въ лодку. Дѣлать нечего, я взялъ мои весла, то есть весла моего брата, и отчалилъ. Когда мы пріѣхали, молодой человѣкъ, поговоривъ съ сержантомъ, должно быть начальникомъ крѣпости, бросилъ мнѣ — Бога беру во свидѣтели — вмѣсто платы алмазную пряжку, которую я тебѣ показывалъ и которая досталась бы моему брату Георгу, а не мнѣ, если въ ту минуту, когда нанялъ меня путешественникъ, не кончилъ день моей работы за Георга. Вотъ тебѣ и весь сказъ, Кенниболъ.
— Тѣмъ лучше для тебя.
Мало по малу отъ природы мрачныя и суровыя черты лица охотника прояснились и смягчившимся голосомъ онъ спросилъ Гульдона:
— А точно ли ты увѣренъ, старый товарищъ, что это тотъ самый молодчикъ, который идетъ за нами въ отрядѣ Норбита.
— Увѣренъ ли! Да я изъ цѣлой тысячи узнаю лицо моего благодѣтеля; и въ добавокъ тотъ же плащъ, то же черное перо…
— Вѣрю, вѣрю, Гульдонъ.
— И, ясное дѣло, что онъ хотѣлъ видѣться съ знаменитымъ узникомъ, потому что, если бы тутъ не было какой-нибудь тайны, развѣ сталъ бы онъ такъ щедро награждать перевозчика? Онъ и теперь не спроста присталъ къ намъ…
— И то правда.
— Мнѣ даже сдается, начальникъ, что графъ-то, котораго мы хотимъ освободить, больше довѣряетъ этому молодому незнакомцу, чѣмъ господину Гаккету, который, правду сказать, только и умѣетъ, что мяукать дикой кошкой.
Кенниболъ выразительно кивнулъ головой.
— Я того же мнѣнія, товарищъ, и въ этомъ дѣлѣ скорѣе послушаюсь этого незнакомца, чѣмъ Гаккета. Клянусь святымъ Сильвестромъ и Олаемъ, товарищъ Гульдонъ, если нами предводительствуетъ теперь исландскій демонъ, то этимъ мы болѣе обязаны незнакомцу, чѣмъ болтливой сорокѣ Гаккету.
— Ты такъ думаешь, начальникъ?.. — спросилъ Гульдонъ.
Кенниболъ хотѣлъ было отвѣтить, какъ вдругъ Норбитъ хлопнулъ его по плечу.
— Кенниболъ, намъ измѣнили! Гормонъ Воестремъ только что прибылъ съ юга и говоритъ, что весь полкъ стрѣлковъ выступилъ противъ насъ. Шлезвигскіе уланы уже въ Спарбо, три отряда датскихъ драгунъ поджидаютъ лошадей въ Левичѣ. Вся дорога точно позеленѣла отъ ихъ зеленыхъ мундировъ. Поспѣшимъ занять Сконгенъ, не останавливаясь на ночлегъ. Тамъ по крайней мѣрѣ, мы можемъ защищаться. Гормонъ къ тому же увѣряетъ, что видѣлъ блескъ мушкетовъ въ кустарникахъ ущелья Чернаго Столба.
Молодой начальникъ былъ блѣденъ и взволнованъ, однако взглядъ и тонъ его голоса выражали мужественную рѣшимость.
— Быть не можетъ, — вскричалъ Кенниболъ.
— Къ несчастію это такъ, — отвѣтилъ Норбитъ.
— Но господинъ Гаккетъ…
— Измѣнникъ или трусъ, повѣрь мнѣ, товарищъ Кенниболъ… Ну, гдѣ этотъ Гаккетъ?..
Въ эту минуту старый Джонасъ подошелъ къ двумъ начальникамъ. По глубокому унынію, выражавшемуся въ чертахъ его лица, легко можно было видѣть, что ему извѣстна уже роковая новость.
Взгляды старыхъ товарищей Джонаса и Кеннибола встрѣтились и оба какъ бы по молчаливому согласію покачали головой.
— Ну что, Джонасъ? — спросилъ Норбитъ.
Старый начальникъ Фа-рерскихъ рудокоповъ, медленно потеръ рукою морщинистый лобъ, и тихо отвѣтилъ на вопросительный взглядъ стараго предводителя Кольскихъ горцевъ:
— Да, къ несчастію все это слишкомъ справедливо, Гормонъ Воестремъ самъ видѣлъ ихъ.
— Въ такомъ случаѣ, что же дѣлать? — спросилъ Кенниболъ.
— Что дѣлать? — повторилъ Джонасъ.
— Полагаю, товарищъ Джонасъ, что намъ благоразумнѣе остановиться.
— А еще благоразумнѣе, братъ Кенниболъ, отступить.
— Остановиться! Отступить! — вскричалъ Норбитъ: — Напротивъ, надо идти впередъ!
Оба старика холодно и удивленно взглянули на молодаго человѣка.
— Идти впередъ! — повторилъ Кенниболъ: — А Мункгольмскіе стрѣлки?