Взятая в кольцо войсками версальского правительства, раздираемая внутренними противоречиями, Коммуна была обречена, но Курбе пока что не замечал признаков неизбежного крушения. Он откровенно наслаждался напряженной деятельностью, суетой, возбуждением, декларациями и дискуссиями в различных комиссиях и собраниях. 30 апреля он написал родным письмо, полное наивного энтузиазма и сознания собственной значительности. «По воле парижского народа я с головой ушел в политические дела. Председатель Федерации художников, член Коммуны, делегат в мэрию [VI округа], делегат по народному просвещению — четыре ответственнейшие должности в Париже! Я встаю, завтракаю, а затем заседаю и председательствую по двенадцати часов в день. Я чувствую, что голова моя съеживается, как печеная картофелина. Несмотря на все эти заботы, несмотря на всю трудность для меня социальных проблем, в которых я не приучен разбираться, я — на седьмом небе. Париж — сущий рай: ни полиции, ни глупостей, ни притеснений, ни ссор. Париж катится вперед сам по себе, как на колесах. Хорошо бы, чтобы так было всегда! Короче, не жизнь, а восторг! Все правительственные инстанции [учреждения Коммуны] едины и в то же время независимы. И это я подал пример, объединив [в одной федерации] представителей всех искусств… Нотариусы, судебные приставы, архивариусы — все служат Коммуне и оплачиваются ею. Что касается попов, то, если они хотят отправлять службу в Париже (хотя никому это не нужно), им разрешат арендовать церкви. В свободное время мы сражаемся с версальским сбродом. Каждый по очереди. Пусть воюют хоть десять лет — им не войти [в Париж], а когда мы их впустим, они найдут здесь могилу. Мы в безопасности под защитой наших стен: людей теряем мало, а их потери огромны. Но это не беда, потому что вся версальская свора… должна быть уничтожена во имя торжества мира. На их стороне полицейские шпики с дубинками, папские солдаты, трусы, сдавшиеся под Седаном, а их политики — это те, кто предал Францию. Тьер, Жюль Фавр, Пикар [Эрнест Пикар, министр внутренних дел] и прочие бывшие лакеи тиранов… Не знаю, дорогие мои родители, когда вновь буду иметь удовольствие увидеться с вами. Я обязан энергично выполнить порученные мне дела, к которым всю жизнь питал большую склонность… [хотя] всегда был погружен в себя. Чтобы пребывать в согласии с Парижской коммуной, мне нет нужды раздумывать, мне нужно лишь повиноваться инстинкту. Парижская коммуна — самая удачная форма правления, которая когда-либо существовала… Мне не повезло: я потерял все, что приобрел с таким трудом, а именно: обе свои мастерские, орнанскую — по вине пруссаков, и здание своей выставки [1867 года]… которое пошло на баррикады против пруссаков»[368].
Гармония между Курбе и Коммуной длилась недолго. К концу апреля Париж был осажден, подвергнут обстрелу и почти полностью блокирован войсками Версаля. 28 апреля Коммуна предложила чрезвычайную меру — создать Комитет общественного спасения из пяти членов, наделенный от имени Коммуны неограниченными полномочиями. 1 мая Комитет был утвержден сорока пятью голосами против двадцати трех. Исход голосования расколол Коммуну на две непримиримые группы — большинство и меньшинство. Курбе голосовал с меньшинством и вдобавок поставил свою подпись под заявлением, мотивирующим точку зрения оппозиции: «Поскольку создание Комитета общественного спасения неизбежно приведет к возникновению диктаторской власти, которая отнюдь не укрепит Коммуну, поскольку этот институт идет вразрез с чаяниями рядовых избирателей, которых представляет Коммуна; поскольку установление Коммуной диктатуры в любой ее форме явится фактически узурпацией суверенитета народа, мы голосуем против»[369]. 17 мая меньшинство опубликовало манифест с подробным изложением причин своего отрицательного отношения к Комитету. В этом вопросе Курбе занял весьма последовательную позицию. Он всегда яростно восставал против любой формы диктатуры, не верил в нее и даже ради Коммуны не захотел нарушить свои принципы.
Во время споров о манифесте меньшинства от 17 мая Курбе заявил, что отказывается быть делегатом в мэрию, хотя соответствующего официального письма, кажется, не послал. Но это уже не имело значения, потому что Коммуне оставалось жить лишь неделю. Несмотря на свои возражения против создания Комитета общественного спасения, Курбе до самого конца продолжал выполнять обязанности председателя Художественной комиссии. В этом качестве он вмешался в дело о доме Адольфа Тьера на площади Сен-Жорж. В начале мая Тьер направил из Версаля в Париж для расклейки на стенах несколько пачек прокламаций, направленных против Коммуны. 10 мая Комитет общественного спасения ответил на это приказом о сносе его дома и конфискации имущества, в том числе ценной мебели, книг, мраморов, античных терракотовых статуэток, испанских и фламандских изделий из слоновой кости, китайских лаков и отличного собрания итальянской бронзы эпохи Возрождения.
368
Письмо Курбе семье от 30 апреля 1871 г., Париж. — CD, коробка 7; опубликовано: COU, vol. 2, p. 140.