После освобождения Курбе посетил Виктора Гюго, которого не видел с их первой встречи на кладбище год назад. 25 апреля Гюго записал: «Заходил Курбе потолковать о нескольких картинах, которые, по его мнению, не продать. Это полотна Гинье, ученика Декана. „Такого рода живопись, — сказал Курбе, больше не имеет основы для существования“. Я не согласен»[424]. В данной ситуации Курбе мог написать портрет Гюго, но это маловероятно: если бы Гюго позировал Курбе, он, конечно, не преминул бы отметить такой случай.
Весной 1872 года — более точно время неизвестно — Зоэ опять обратилась к Брюйасу, на этот раз по поводу музыканта Альфонса Промайе, который, как и сам Брюйас, умирал от туберкулеза: «Позвольте мне, сударь, заинтересовать Вас судьбой одного из наших друзей, которого Вы много лет назад встречали у Гюстава… Он наш земляк, наш очень верный и любимый друг детства… Вот его история: он любил музыку, но из-за бедности не преуспел настолько, насколько хотел. Бедность же вынудила его занять место учителя в одной семье в России. Семья так полюбила его, что поручила ему юного ученика, с которым он вернулся во Францию. Промайе десять лет воспитывал своего ученика и работал с ним так, что сделал из него лауреата. Фамилия этого юноши Романов, его семья в родстве с русским императорским домом. Когда наш друг возвратился с молодым Романовым в Россию, семья хотела оставить его [Промайе] у себя навсегда… Но наш друг не без странностей. Он решил, что ему не следует оставаться у них: он, мол, выполнил свою задачу и будет им мешать. Он покинул их, найдя себе место в семье первого камергера русского двора. Там он заболел, жил в другом доме и подхватил не знаю уж какое нервное расстройство. Он вернулся в Париж для лечения, но Романовы не оставили его. Они отправили с ним его бывшего ученика, и во время суда над Гюставом оба находились в Париже. На зиму им пришлось уехать в Амели-ле-Бен. Теперь врачи посылают Промайе в Монпелье для консультации у специалистов. Романовы написали мне, что ученик Промайе поедет туда в июне, а его мать, г-жа Романова, присоединится к нему… Но я обещала, что попрошу Вас до их приезда оказать им любезность, навестить нашего бедного друга и помочь ему»[425]. Брюйас сделал все, что было в его силах, но Промайе уже ничем нельзя было помочь: он умер через месяц после приезда в Монпелье.
Единственным знакомым, оставшимся глухим к просьбам Зоэ помочь ее брату, оказался Шанфлери. Зная о его прежней дружбе с художником, она попросила его написать серию статей в «Фигаро» или другую газету с напоминанием о том, что Курбе тридцать лет служил французскому искусству. Она полагала, что это поможет реабилитировать Курбе в глазах публики. Но Шанфлери холодно ответил, что много лет назад посвятил Курбе три статьи, недавно вновь опубликованные в его книге «Воспоминания и портреты из времен молодости», и больше писать не собирается: «Это значит, что теперь я все сказал о Курбе, и окончательное суждение о нем, его творчестве и жизни предстоит вынести новому поколению. Что же до тех, кто толкнул Курбе на предосудительный путь и столкнул с торной дороги, я не могу вдаваться в исследование их интриг. [Чтобы писать статьи]… нужны факты, а не домыслы; я же потерял Курбе из виду десять лет назад, которые посвятил занятиям в уединении»[426].
В минувшем 1871 году Курбе потерял значительную часть своего состояния: его орнанская мастерская сильно пострадала, имущество было разграблено сначала пруссаками, затем, после Коммуны, — французскими властями. Строительные материалы, оставшиеся от выставки 1867 года, пошли на баррикады. Правительство конфисковало, хотя, по-видимому, не вывезло картины в подвалах дома в проезде Сомон, 14. Весной 1872 года он понес новые потери — его несколько раз обокрали. Из арендованного им помещения на улице Вье-Коломбье было похищено около тридцати его любимых «старых мастеров», и то, что они ничего не стоили, не уменьшало их ценности в его глазах. Более серьезной оказалась кража из проезда Сомон двадцати его собственных полотен, в том числе «Мамаши Грегуар», «Охотников на снегу», «Дамы из Франкфурта», четырех — пяти пейзажей и штук восьми марин.